 |
Наталья Морозова: «Какую же прекрасную страну мы потеряли!
И какие же прекрасные люди жили и работали в той стране. Да что там говорить, если прекрасны даже осколки от погубленной страны...» |
 |
 |
|
 |
Великая Страна СССР |
|||
|
|||||||||||||||||||
| ПЕРВЫЙ АНТИСОВЕТСКИЙ МЯТЕЖ ВАНДЕЙЦЕВ ДОНА (КАЛЕДИНЩИНА) |
|
2. ПЕРВЫЙ АНТИСОВЕТСКИЙ МЯТЕЖ ВАНДЕЙЦЕВ ДОНА (КАЛЕДИНЩИНА) Еще до Великого Октября В.И.Ленин провидчески предсказал, что грядущей народной российской революции грозит чрезвычайная опасность со стороны русской Вандеи в лице зажиточного донского казачества. Эта опасность, по словам Ленина, коренилась в том, что привилегированные мелкие и средние землевладельцы из казачьего сословия, обеспеченного землей вдесятеро больше всей остальной массы земледельцев, не могли не противиться крестьянской революции, не могли не защищать привилегии частной собственности на землю. А в самый канун Октября вождь партии большевиков снова предупреждал сторонников революции о грозной потенциальной опасности, таившейся в недрах донского казачьего войска. «Здесь, — писал он, — можно усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 219). К этой основе присоединялся политический фактор. Если большинство беднейшего и среднего донского казачества было больше склонно к демократии, то офицерство с верхами зажиточного кулачества являлось вполне корниловским (см.: там же, с. 220). Все это, вместе взятое, как показало время, заключало в себе заряд огромной контрреволюционной силы, проявившийся в ходе ожесточенной Гражданской войны на Дону и на юге России[1]. Пожалуй, ни одно белое движение, в том числе и в других казачьих районах, не стремилось к противодействию народной революции с таким дьявольским ожесточением, как это делала донская белоказачья верхушка. Один за другим она подняла против Советской власти три мятежа — калединщину, красновщину и Вешенское восстание, переросшее в поход донских белоказачьих войск на Москву в качестве основной боевой силы армии генерала Деникина (лето и осень 1919 г.). И все это она делала, опираясь на помощь сначала германских, а затем англо-французских империалистов, то есть выступая в роли их марионетки, как сила антинациональная. Похваляясь главной ролью, которую сыграла донская белоказачья Вандея в Гражданской войне на Юге России, начальник штаба Донской армии (при атамане Краснове) генерал И.А.Поляков вспоминал, уже находясь в эмиграции: «Главная тяжесть борьбы на Юге России все время лежала на казаках вообще и на донских преимущественно... Донцы дали под ружье 36 возрастов, иначе говоря, все мужское население от 18 до 54 лет, способное носить оружие» (Поляков И.А. Донские казаки в борьбе с большевиками. — Мюнхен, 1962, предисловие). Красновскому генералу невдомек, что указанной ролью донского белоказачества следует не похваляться, а стыдиться, ибо под водительством таких казачьих генералов, как Поляков, были напрасно пролиты реки народной крови — и рабоче-крестьянской и казачьей. Такой же политической и моральной слепотой страдал и соратник Полякова командующий Донской армией генерал С.В.Денисов. Он тоже, уже сидя в эмиграции, неумно бахвалился позорной ролью белоказачества в разжигании в России Гражданской войны: «Поднятое (белоказаками. — П.Г.) 26 октября 1917 года Белое знамя на Юге не опускалось до самого конца Белой борьбы в Европейской России» (Денисов СВ. Белая Россия. Альбом. — Нью-Йорк, 1937, с. 58). Именно дьявольскими усилиями прежде всего донского белоказачества на Юге России был создан в 1918 году главный антисоветский фронт Гражданской войны, который и в 1919 году оставался таковым, потребовав от Советской России крайнего напряжения сил и огромных человеческих жертв, а также колоссальных материальных затрат. Русская Вандея была во многом схожа с французской Вандеей эпохи французской революции конца XVIII века, но превзошла ее по масштабам противоборства противостоявших сил и по значению итогов победы над русскими вандейцами для судеб российской революции. Обе Вандеи — и французская в лице отсталого крестьянства западного департамента Франции, спровоцированного роялистами и духовенством по наущению английских агентов, и российская в лице кондового зажиточного казачества Дона, поддержанного германскими, а затем англо-французскими империалистами — олицетворяли собой отчаянную попытку реакционных сил Франции и России преградить дорогу прогрессивным преобразованиям. Весь драматизм жесточайшей схватки между силами прогресса и силами реакции получил яркое художественное воплощение в романе В.Гюго «Девяносто третий год» (о французской Вандее) и в эпопее М.А.Шолохова «Тихий Дон» (о русской Ванде). Один из героев романа Гюго говорил: «Если революция погибнет, это произойдет из-за Вандеи. Вандея страшнее десяти Германий (имелись в виду вторгнувшиеся в революционную Францию войска прусского короля. — П.Г.). Нужно убить Вандею для того, чтобы Франция могла жить» (Гюго В. Девяносто третий год. — М., 1953, с. 136). И французские буржуазные революционеры беспощадно расправились с вандейцами, чтобы Франция «могла жить». В войне на Дону надо было поступить так же, чтобы не дать реакционерам погасить пламя Великого Октября. И российские пролетарские революционеры по примеру французских якобинцев эту задачу успешно решили. В каких муках рождалась эта победа, с шекспировской художественной мощью запечатлел донской казак М.А.Шолохов в «Тихом Доне». Итак, обратимся теперь к послужному списку донской бело-казачьей контрреволюции, очистим ее от фальшивой позолоты, которой разукрасили ее услужливые одописцы яковлевско-волкогоновского призыва и с неопровержимыми документами в руках приоткроем перед читателями подлинное лицо донской Вандеи. Чтобы не гадать на кофейной гуще, как это делают некоторые апологеты белоказачества, необходимо дать хотя бы краткую характеристику тех объективных условий жизни на Дону, которые определили крайне кровопролитный характер вооруженной борьбы в этом регионе. В канун революции население области Войска Донского насчитывало, по современным подсчетам, 4 013 тыс. человек. Казачье сословие объединяло свыше 1,5 млн. человек, то есть 42,3% всех жителей области (по данным атамана П.Н.Краснова — 47%). Казаки, таким образом, составляли меньшинство населения области. Но донское казачество являлось самым крупным казачьим войском России и в Первую мировую войну обязано было выставить на фронт более 100 тыс. обученных и экипированных воинов. Большинство жителей области составляло неказачье население (свыше 2 250 тыс.), куда входили рабочие и прочие жители городов, шахтеры и металлурги Восточного Донбасса (около 220 тыс.), коренные крестьяне, то есть бывшие крепостные крестьяне местных помещиков (более 911 тыс.), и так называемые иногородние — выходцы из северных губерний страны, переселившиеся после реформы 1861 года на Дон в поисках лучшей доли (более 1 120 тыс. человек) (см.: Хмелевский К.А. Крах красновщины и немецкой оккупации на Дону. — Ростов-на-Дону, 1965, с. 18—21; Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. — М., 1987, с. 44; Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. — М., 1983, с. 199). Революционный авангард на Дону составляли рабочие Ростова, Таганрога, а также шахтеры и металлурги Восточного Донбасса (Макеевка, Гуково, Александровск-Грушевский, Сулин). Но пролетарская прослойка среди населения области была немногочисленной (всего 7%), что определяло относительную слабость пролетарского влияния на трудящееся население области, преобладание буржуазной и мелкобуржуазной идеологии, насаждавшейся в массах довольно многочисленными организациями эсеров, меньшевиков, кадетов и особенно крайне воинственной верхушкой казачества. Казачье сословие, составлявшее меньшинство населения области, однако устами своих идеологов (атаман Краснов, товарищ атамана М.П.Богаевский) было провозглашено особой национальностью, отличной от русских), и единственным полноправным хозяином на донской земле. Неказачьему большинству населения отказывали во многих основных правах, в наделении землей и в предоставлении постоянного местожительства. Тем самым был завязан тугой узел острейших противоречий, оказавших глубинное влияние на весь ход Гражданской войны на Дону. Еще в мае 1917 года Войсковой круг образовал Донское казачье правительство и фактически учредил на Дону сословную казачью республику, направленную против неказачьего населения области, для защиты привилегий казачьих богатеев. Позже атаман Краснов без стеснения провозгласил, что он противопоставил большевизму и интернационализму — казачий шовинизм и «яркий национализм» (см.: Дон и Добровольческая армия.., с. 26). Это означало пропаганду вражды между различными частями населения области, стравливание их между собой. Яркий образец казачьего шовинизма атаман Краснов преподал, выступая на Войсковом круге (август 1918 г.). С металлом в голосе он вещал: «Дон — для донцов!.. Мы, только мы одни, хозяева этой земли. Вас будут смущать обиженные города и крестьяне. Не верьте им... Не верьте волкам в овечьей шкуре. Они зарятся на ваши земли и жадными руками тянутся к ним. Пусть свободно и вольно живут на Дону гостями, но хозяева только мы, только мы одни... Казаки» (там же, с. 55). В этой филиппике Краснов предстал во всем своем зловещем блеске, как закоренелый русофоб и самостийник. «Казаки, — не стесняясь, объявлял он во всеуслышанье, — отстаивали свои права от русских» (там же, с. 54—55). Именно в этой злобе по отношению к большинству неказачьего населения области коренились многие трагические события войны на Дону. Ярость, с которой атаман Краснов защищал казачьи привилегии, объяснялась довольно просто: из земельного фонда области в 15 млн. десятин свыше 12 млн., то есть 77%, принадлежало казакам в виде станичных наделов и войскового запаса. Станичные наделы развёрстывались на каждую мужскую душу, при среднем пае в 12,8 десятины на каждый двор приходилось примерно по 52 десятины (см.: Филипп Миронов.., с. 7). Однако за этой нивелирующей цифрой скрывалась кричащая пестрота в размерах земельной собственности. В то время как властная казачья верхушка из атаманов различных уровней, генералов и офицеров владела наделами в сотни и даже тысячи десятин наиболее плодородных земель, многие казачьи трудовые хозяйства, особенно в северных округах Дона, довольствовались наделами в 2—3 раза меньшими по сравнению с общедонской нормой. К моменту революции капитализм довольно глубоко распахал некогда единое казачье сословие на различные имущественные группировки, вызвав значительное социальное расслоение. По современным подсчетам, в 1917 году среди казачьих хозяйств насчитывалось 23,8% зажиточных, 51,6% — середняцких и 24,6% бедняцких. Сословная казачья солидарность при такой имущественной размежевке все больше уступала место классовому антагонизму в казачьей среде. Это четко сознавал М.А.Шолохов, показав в «Тихом Доне» острейший антагонизм между казачьей беднотой в лице Михаила Кошевого и представителями кулацкой семьи Коршуновых — отца и сына. Среди неказачьего населения Дона наибольшую часть составляли иногородние, что на языке казачьих богатеев звучало презрительно как «чужаки». Переселенцев, бывших крепостных из северных губерний, на Дону станицы и хутора встречали откровенно враждебно. У этих бедолаг оставалась одна дорога — наниматься к казачьим богатеям в батраки, день и ночь гнуть на них спину или арендовать казачьи земли на крайне невыгодных условиях. Их рабское положение характеризует удручающая статистика: 49,6% иногородних не имели посевов, 56,4% — рабочего скота. На каждую мужскую душу у них приходилось собственных и арендованных земель 0,06 десятины. Отсюда — не остывающая вражда иногородних к хозяевам, казакам-кулакам. Поэтому атаман Краснов жаловался генералу Деникину на иногородних: «Они — почти все большевики» (Поляков И.А. Указ. соч., с. 342). Не намного лучше было положение основной массы коренных крестьян. Они имели на мужскую душу в среднем 1,25 десятины земли. 20% крестьянских хозяйств были безземельными и более 40% малоземельными (около 5 десятин на двор). Поэтому основная масса крестьян выступала солидарно с иногородними против станичного кулачества. Таким образом, на Дону сплеталось в один тугой узел множество противоречий: между казачьим сословием и неказачьим населением области; между казачьей беднотой и зажиточной верхушкой казачества; между сторонниками и противниками революции за привлечение на свою сторону средних слоев трудового казачества, составлявших большинство казачьего сословия и определявших, в конечном счете, ход и исход вооруженной борьбы: между казачьим шовинизмом верхов с его антирусской направленностью и противостоявшей ему пролетарской идеологией интернационализма и равенства трудящихся различных наций; наконец, главное противоречие — между решимостью огромного трудящегося большинства 150-миллионной России совершить прорыв к новому справедливому общественному устройству и, с другой стороны, судорожными усилиями немногочисленной группировки донских казачьих верхов (численностью около полумиллиона) не допустить этого, сохранить капитализм с его свинцовыми мерзостями, отстоять полностью обанкротившуюся власть керенских, но прежде всего свои огромные привилегии. Получив известие о вооруженном восстании в Петрограде, белоказачья верхушка Дона во главе с атаманом А.М.Калединым уже 25 октября 1917 года первой из лагеря контрреволюции подняла мятеж против власти рабочих и солдат и тем самым зажгла в стране пожар Гражданской войны. И это позорное первенство донские вандейцы удерживали за собой почти три года войны, уступив его лишь на короткое время чехословацким мятежникам (май-сентябрь 1918 г.) и колчаковцам (март-июнь 1919 г.). Остальное время Донская белоказачья армия либо самостоятельно, либо в составе вооруженных сил Деникина держала главный фронт против Советской республики. Однако донские белоказаки лидировали не только в разжигании в стране Гражданской войны. Они первыми подняли черное знамя сепаратизма и раскола страны по национальному признаку. В октябре 1917 года, то есть еще до установления Советской власти, лидеры донских белоказаков созвали во Владикавказе учредительный съезд представителей так называемого Юго-Восточного союза (Дона, Кубани, Терека, горских народов Кавказа и вольных народов степей), образовали объединенное правительство во глазе с соратником Каледина М.П.Богаевским, противостоящее революционным силам центра страны. Тем самым они подали пример националистам Украины, Кавказа, Прибалтики, Средней Азии и других окраин в подрыве единства страны, в разрушении единого российского государства. Бросив вызов народной революции, белоказачье правительство Каледина ввело на Дону военное положение и начало судорожно готовиться к карательному походу на север — против Москвы, Петрограда и других рабочих центров страны. Каледин, его генералы и офицеры решили повторить в 1917 году опыт подавления революции 1905 года. Каледин уже мечтал о лаврах палача Парижской Коммуны Адольфа Тьера, планируя столь же зверски расправиться с Российской Коммуной. Об ажиотаже, царившем в те дни в штабе калединцев, свидетельствуют сохранившиеся документы, в частности переписка между Калединым из Новочеркасска и Ставкой в Могилеве. 28 октября 1917 года Духонин секретно телеграфирует Каледину: «Не найдете ли возможным направить на Москву для содействия правительственным войскам в подавлении большевистского восстания отряда казаков с Дона, который по усмирении восстания в Москве мог бы пройти на Петроград для поддержки войск генерала Краснова» (Пролетарская революция на Дону. Сб. 2. — Ростов-на-Дону, 1922, с. 112). Получив это указание, генерал Каледин распорядился: «Срочно доложить». Его штаб засуетился со сборами в карательный поход на Москву. 31 октября последовал приказ Каледина начальнику 7-й донской дивизии, располагавшейся на севере области в Хоперском округе, на границе с Воронежской губернией. В приказе говорилось: «Начальник штаба Верховного главнокомандующего просит содействия Донского войска к подавлению большевистского мятежа. По последним сведениям, города Саратов, Воронеж, Царицын в руках большевиков. В Москве, Петрограде и Киеве идет вооруженная борьба с восстанием. В таких чрезвычайных обстоятельствах войсковое правительство решило для спасения гибнущей родины перейти к активной борьбе с большевиками вне пределов Донской области и первой задачей ставит овладение Воронежем и восстановление в нем порядка для открытия прямого движения с Москвой... Задачу овладения Воронежем поручаю Вам. В ваше распоряжение назначаю 21-й и 41-й донские полки с 15-й батареей и 4-й донской пеший батальон» (там же, с. 110). Отряду было приказано отправиться по железной дороге Поворино, Лиски на Воронеж. В случае необходимости отряду было обещано подкрепление другими частями войск. «Приказываю вам, — подчеркивал Каледин, — принять все меры для скорейшего отправления частей, отнюдь не задерживаясь, так как помощь нужна самая быстрая и энергичная. При столкновении с вооруженным сопротивлением действовать самым решительным образом. В Воронеже и попутных пунктах в целях поддержания спокойствия можете объявлять военное положение» (там же). Атаман требовал ежедневных донесений в свой штаб и докладов командующему Московским военным округом, который был информирован об экспедиции на Москву. Итак, атаман собрался в поход... Но гладко было на бумаге... Споткнулся он в самом начале похода: в станице Урюпинской, где размещался штаб 7-й дивизии и некоторые мелкие части, местная команда восстала против калединского карательного похода на Москву и Петроград, арестовала окружного атамана, командира запасного полка, заняла штаб дивизии и управление окружного атамана. Но вызванный по тревоге полк освободил арестованных, разоружил восставшую команду. В Урюпинской и в пунктах расположения 21-го и 22-го полков и 7-го казачьего дивизиона было введено военное положение. Освобожденный из-под стражи окружной атаман 9-го ноября доложил в Новочеркасск о случившемся (см.: там же, с. 113). Каледин пришел в ярость. Он приказал провести строжайшее расследование беспорядков и привлечь к ответственности виновных. Начальнику 7-й дивизии было строго указано, что его действия в нужных случаях «должны быть решительны» и всякое проявление неповиновения «должно быть уничтожено беспощадно» (там же, с. 113). Однако рвение генерала Каледина исполнить приказ Ставки натолкнулось на новое, еще более серьезное препятствие. По свидетельству видных казачьих офицеров, те немногие казачьи части, которые в то время находились не на фронте, а на Дону, «морально разложились» и к роли карателей не годились. Но идея калединцев о походе на Москву и Петроград оставалась в порядке дня. Теперь ставка делалась на возвращение с фронтов на Дон главной массы казачьих дивизий и полков. Их планировали бросить на подавление народной революции. Увы, и здесь калединских стратегов ждал полный провал (о чем речь пойдет ниже). План разгрома восстания рабочих и солдат в центре страны, разработанный калединцами совместно со Ставкой, предусматривал взаимодействие и синхронность выступлений ряда контрреволюционных группировок — не только калединцев с Дона, но также движение корниловского 3-го конного корпусе под командованием будущего донского атамана П.Н.Краснова из района Псков-Остров на Петроград и одновременного мятежа в столице «пятой колонны» из юнкеров и прочих реакционеров, предводимых известным черносотенцем В.М.Пуришкевичем. В стране готовилась вторая корниловщина, и атаман Каледин со своим окружением играл в ней первостепенную роль. Генерал Краснов во главе 3-го конного корпуса на пару с Керенским двинул части корпуса на столицу. Приказу о наступлении подчинилась лишь часть войск корпуса — 1-я Донская и Уссурийская казачьи дивизии. Остальные, учуяв в действиях командования подозрительные намерения, замитинговали. 27 октября казаки по приказу Краснова с ходу заняли Гатчину, 28 октября Царское Село и вышли на ближайшие подступы к столице. В тылу защитников Петрограда 29 октября вспыхнул мятеж юнкеров. Он должен был открыть ворота красновским карателям. Один из главарей «пятой колонны» Пуришкевич информировал атамана Каледина: «Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего прихода выступим всеми наличными силами». Задача калединцам была поставлена ясно: «Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами» (журн. «Красный архив». — М., 1928, № 1, с. 114). Казалось, что торжество карателей неотвратимо. Но Российская Коммуна доказала, что она умеет защищаться. Из народных глубин поднялась колоссальная сила, которая перечеркнула все планы мятежников. Юнкерский мятеж, подготовленный меньшевистско-эсеровским «Комитетом спасения Родины и революции», метко прозванный в народе «Комитетом спасения контрреволюции», был в тот же день подавлен, агенты «пятой колонны» арестованы. В боях у Пулковских высот красногвардейцы, матросы и революционные солдаты отразили натиск красновских казаков и отбросили их от столицы. 1 ноября революционные войска заняли Гатчину и арестовали генерала Краснова. Зловещие замыслы Краснова, как и Каледина на Дону, потерпели крах из-за нежелания основной массы рядовых казаков-фронтовиков проливать кровь тех, с кем три года просидели в окопах на фронте. Генералы бесновались, но изменить в то время ничего не могли. Подводя итог первой вылазке белоказачьей контрреволюции против восставшего народа, В.И.Ленин по горячим следам событий отмечал: «Ничтожная кучка начала гражданскую войну. К Москве подступают калединцы, к Питеру — ударники. Мы не хотим гражданской войны. Наши войска проявили большое терпение. Они выжидали, не стреляли, и сначала ударниками было убито трое наших. К Краснову были применены мягкие меры. Он был подвергнут лишь домашнему аресту. Мы против гражданской войны. Если, тем не менее, она продолжается, то что же нам делать?.. Мы спросили Краснова, подписывается он за Каледина, что тот не будет продолжать войны? Он ответил, понятно, что не может. Как же мы прекратим меры преследования против врага, который не прекратил враждебных действий?» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 53). Итак, первая попытка калединцев и Краснова внезапным комбинированным ударом разгромить начавшуюся революцию не удалась. И не потому, что Каледину и Краснову не хватило решимости это сделать, а главным образом потому, что основной массе подчиненных им рядовых казаков, в отличие от 1905 года, хватило решимости этого не делать. Об идейной разноголосице, царившей среди казаков, двинутых на Петроград, свидетельствует сам генерал Краснов в своих мемуарах «На внутреннем фронте» (см.: Архив русской революции. — Берлин, 1922, № 1). По его свидетельству, в казачьей среде все громче раздавались голоса за примирение с большевиками: «Все одно нам одним, казакам, против всей России не устоять. Если вся Россия с ними — что же будем делать?». Столкнувшись с такими настроениями в войсках, Краснов делал мрачный вывод: «Я понимал, что при таком настроении нечего было и думать о серьезном бое, да и мало было нас...» (там же). Поэтому авантюра российских тьеров так бесславно провалилась. Приведенные свидетельства генерала Краснова очень полезно было бы усвоить многочисленным фальсификаторам нашей резолюции. Оба предводителя донской Вандеи — Каледин и Краснов — из первого неудачного налета на Российскую Коммуну трезвых выводов не сделали. Генерал Краснов вместо тюрьмы, как государственный преступник, был освобожден из-под домашнего ареста и отпущен на все четыре стороны. Нарушив клятвенное обещание не поднимать больше оружие против Советской власти, он бежал на Дон готовить новый антисоветский мятеж. Заверения Краснова оказались вульгарным обманом. Атаман Каледин, как и Краснов, выводов из минувших событий также не сделал, надеясь взять реванш. Он рьяно принялся за зачистку своего тыла от революционных элементов, стал собирать силы для похода против революционного центра страны. Это была его навязчивая идея. Войсковое правительство поторопилось расформировать находившиеся на Дону 11 запасных полков, в том числе в Ростове — 252-й и 255-й полки, в Новочеркасске — 272-й и 273-й, в Таганроге — 275-й и 276-й, в станице Каменской — 274-й. В массе своей они были революционно настроены и представляли большую опасность для калединского режима. Наряду с этим, началось формирование так называемых охранных, а точнее карательных отрядов. Их возглавили такие преданные слуги режима, как есаул В.М.Чернецов, войсковой старшина Э.Ф.Семилетов, есаул Р.Лазарев и др. Поскольку казаки-фронтовики в. большинстве к контрреволюционной затее правительства относились негативно, формирование подобных полицейских отрядов наталкивалось на большие трудности. В отряды шли в основном казаки старших возрастов и экзальтированная учащаяся молодежь, еще не нюхавшая пороха. Офицерство, покидавшее распадавшуюся армию и скоплявшееся на Юге России, изрядно деморализованное событиями в войсках, не спешило снова ввязываться в борьбу. Оно хотело оглядеться и понять, куда ветер дует в смысле перемен. Как вспоминал генерал Деникин, «донское офицерство, насчитывающее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонялось вовсе от борьбы; в донские партизанские отряды поступали десятки, в Добровольческую армию единицы, а все остальные, связанные кровно, имущественно, земельно с Войском, не решались пойти против ясно выраженного настроения и желаний казачества» (Белые генералы.., с. 199). Демократический настрой массы казаков-фронтовиков до времени сдерживал воинственный пыл офицерства. Между тем в среде реакционных офицеров и генералов старой армии, не принадлежавших к казачьему сословию, основная ставка в реставрации свергнутого режима делалась на донское казачество, самое крупное казачье войско России. Атаман Каледин при благоприятных обстоятельствах мог поставить на поле сражения свыше 100 тыс. хорошо обученных, организованных и экипированных воинов. Поэтому в планах всероссийской контрреволюции Дон был избран главным сборным пунктом противников Октября. Ему ходом событий было предназначено стать русской Вандеей. Поэтому сюда под крыло к Каледину слетались отовсюду все, кто жаждал реставрации прежней власти — старорежимные генералы и безработные офицеры, видные буржуазные политики, уцелевшие в первых боевых столкновениях петроградские, московские и киевские юнкера, буржуазная учащаяся молодежь. Все они стремились на Дон, как в антисоветскую Мекку. Одним из первых прибыл тайно в Новочеркасск генерал М.В.Алексеев. За ним последовал бывший Верховный главнокомандующий русской армии генерал Корнилов, бежавший из Быховской тюрьмы при содействии Ставки. К ним вскоре присоединились генералы Деникин, Лукомский, Марков и другие видные военачальники. Так что военное руководство, причисляя сюда и генерала Каледина, на Дону было в сборе. Нужна была только массовая контрреволюционная армия, чтобы донская Вандея заявила о себе. Над собиранием такой армии усиленно работали слетевшиеся на Дон генералы. К концу февраля 1918 года Добровольческая армия собрала под свои знамена около 3 700 человек, в том числе 2 350 офицеров, более 1 000 юнкеров, студентов, гимназистов, кадетов, 235 рядовых (из них 169 солдат) (см.: там же). Войсковое правительство Каледина встречало стекавшихся на Дон противников Советской власти, как своих верных союзников. Упомянутый начальник штаба Донской армии генерал Поляков, находившийся в гуще тех событий, в ответ на критику Деникиным действий донского руководства по отношению к формированию Добровольческой армии зло укорял: Добровольческая армия обязана Дону «в значительной степени как зарождением, так и самим существованием в течение около года» (Поляков И.А. Указ. соч., предисловие). Вслед за высшим генералитетом в русскую Вандею поспешили и многие именитые политики контрреволюционного лагеря: лидер партии кадетов П.Н.Милюков, кадетский идеолог П.Б.Струве, видные кадетские функционеры М.М.Федоров, князь Г.Н.Трубецкой, В.А.Степанов, вождь октябристов М.В.Родзянко и прочие сторонники реставрации. К ним присоединился со своими миллионами донской миллионер Н.Е.Парамонов. Наплыв на Дон высокопоставленных генералов и наиболее известных политиков однозначно подчеркивал ту первостепенную роль, которую придавали белоказачьему Дону сторонники свергнутой власти. Здесь усиленно приготовлялась белоказачья Вандея. Для этого же сбежавшие на Дон генералы и политики образовали в декабре 1917 года «Донской гражданский совет» — орган, претендовавший на роль общероссийского белогвардейского правительства. Его возглавили генералы Алексеев, Корнилов и Каледин. Военный характер этого самозванного правительства подчеркивал его нацеленность на вооруженную борьбу против триумфально шествовавшей по стране революции. Замысел генералов сводился к установлению в стране военной диктатуры. Корнилов хотел переиграть свой провалившийся заговор. Каледин с ним был вполне согласен, о чем он открыто заявил, еще выступая на Государственном совещании. Генерал Алексеев был единодушен с обоими соратниками. Так что составленный по древнеримскому образцу триумвират из трех генералов вскоре обещал стране черные дни. За спиной генеральского триумвирата замаячили фигуры представителей военных миссий Франции, Англии и Америки. Одним из первых в Новочеркасске объявился французский полковник Гюше, сообщивший генералу Алексееву, что Франция выделила на содержание антисоветских сил Юга России 100 млн. франков (см.: Белые генералы.., с. 194). Финансирование началось без промедления. Как зафиксировал в своей записной книжке генерал Алексеев, уже 2 января 1918 года от французской военной миссии было получено 25 ООО франков, 3 января — 100 ООО, 10 января — 130 ООО франков (см.: Архив русской революции, 1922, т. 5, с. 352). За французами поспешили на помощь русской Вандее военные миссии Англии и США. 28 ноября 1917 года в Тифлисе собрались для выработки плана оказания помощи антибольшевистским силам на Юге России американский консул в Тифлисе Смит, глава британской военной миссии на Юге России генерал Шор, военные представители Франции полковники Шардиньи и Гюше. Такой план был выработан и одобрен правительствами Великобритании, Франции и США. В донесении госсекретарю США Лансингу консул Смит подчеркивал, что при надлежащей помощи армия, организованная Калединым и Алексеевым, «уже сейчас могла бы начать операции по захвату Тамбова, Саратова и Самары». Это, по мнению Смита, послужило бы важной предпосылкой к созданию единого антибольшевистского фронта на Юге России (см.: Papers Relating to the Foreign Relations of the United States. 1918, Russia. — Washington, 1932, v. 2, p. 588). Получив эту обнадеживающую информацию от Смита, Лансинг спешно сообщил о ней президенту Вильсону: «Создание сильного русского правительства в настоящее время может быть осуществлено путем установления военной диктатуры» (The Lansing Papers, 1914—1920. — Washington, 1939, v. 2, p. 343). И дополнял: «Наиболее организованной силой, способной покончить с большевизмом и учредить правительство, является группировка генерала Каледина... Ее разгром будет означать передачу всей страны в руки большевиков» (Ibid., pp. 343—344). Надо, заключал Лансинг, укрепить у калединцев веру в нашу поддержку. Вильсон полностью согласился с этим и разрешил Нью-Йоркскому банку передать Каледину с помощью английских агентов 500 тыс. долларов. Таким образом, над Доном грозно сгущались тучи внутренней и внешней контрреволюции. В это же время трудящиеся Дона с горячим сочувствием встретили известия о победе вооруженного восстания в Петрограде. Оно вызвало ликование среди рабочих Ростова, Таганрога, шахт и заводов Восточного Донбасса, массы иногородних батраков, а также среди значительной части возвращавшихся с фронтов рядовых казаков. Уже 26 октября Ростовский Совет рабочих и солдатских депутатов с участием представителей от фабзавкомов, профсоюзов и солдатских комитетов восторженно поддержал восставших рабочих и солдат Петрограда, создал Военно-революционный комитет, который направил своих комиссаров в государственные учреждения и воинские части. По примеру Ростова в конце октября установили Советскую власть трудящиеся Таганрога, ряда городов и поселков Донбасса. Посланцы Дона на Втором Всероссийском съезде Советов проголосовали в Петрограде за переход государственной власти к Советам. За это историческое решение от имени трудящихся области проголосовали делегаты Дона М.П.Жаков, В.С.Ковалев, Е.А.Щаденко, В.М.Бажанов, К.Ф.Гроднер, Г.Д.Малашенко, С.М.Засько, К.В.Мамонтов, С.Т.Лихацкий, С.И.Кудинов. Революционные сил Дона все более активизировались, и это очень нервировало калединцев. В области фактически начало складываться двоевластие. Войсковое правительство этим было сильно озабочено. И до похода на север, которого оно не отменяло, начало старательно, искоренять «красную крамолу» в своем тылу. Сильную головную боль у Каледина вызывали рабочие Ростова, как знаменосцы революционных перемен в области, а также шахтеры и металлурги Восточного Донбасса. Белоказачий журнал «Донская волна» приводит весьма примечательный разговор между Калединым и руководителем Добровольческой армии генералом Алексеевым: «Каледин. Трудновато становится. Главное — меня беспокоит Ростов и Макеевка. Алексеев. Церемониться нечего с ними, Алексей Максимович. Видите ли, вы меня простите за откровенность, по-моему, много времени у вас на разговоры уходит, а тут, если сделать хорошее кровопускание, тут и делу конец. Каледин. Так, так... А на какие силы опереться? Вы ведь знаете, что у меня есть» (журн. «Донская волна», Новочеркасск, 1919, № 5, с. 6). По подсказке генерала Алексеева Каледин устроил рабочим и солдатам «хорошее кровопускание». В этом ему помогли 400 алексеевских добровольцев (см.: Пролетарская револция на Дону. Сб. 4. — М.-Л., 1924, с. 228). Помогли генералам устроить кровавую баню для ростовских сторонников Советской власти и местные «социалисты» — меньшевики и эсеры. Они втянули большевиков в опасное соглашательство, добившись замены большевистского ВРК так называемым «Комитетом объединенной демократии». Вошедшие в него «демократы» очень услужили Каледину, парализовав мобилизацию революционных сил перед лицом готовившегося нападения калединских вандейцев. Большевики осознали допущенную ошибку, воссоздали свой ВРК, но время было упущено. 2 декабря калединцы при поддержке добровольцев захватили Ростов, учинив на улицах города жестокое побоище. „Позже, выступая на декабрьском казачьем круге, Каледин признал ожесточенность ростовских событий: «Была пролита кровь. И радоваться (тут) нечему» (журн. «Донская летопись», Белград, 1923, № 2, с. 150). О зверствах калединцев гораздо откровеннее высказалась на второй день после захвата Ростова городская дума Ростова и Нахичевани. Дума, «самым энергичным образом протестуя против насилий, обрушившихся главным образом на рабочее население обоих городов (произвольные обыски и аресты, непринятие мер против самосудов и расстрелов и т. д.) ... считает необходимым снятие военного положения, прекращение обысков и арестов и прекращение дел, начатых в связи с гражданской войной...» (Пролетарская революция на Дону. Сб. 4.., с. 7). За Ростовом пала власть рабочих в Таганроге. Здесь калединцам тоже помогли озверевшие каратели Добровольческой армии. Штормовой волной прокатились аресты и расстрелы по городам и рудничным поселкам Восточного Донбасса. На примере расправ над шахтерами и металлургами этого района вандейцы Каледина наглядно показали всем, какой порядок собираются они принести в Москву, Петроград и другие революционные центры страны. За короткое время палачи из отрядов Чернецова, Лазарева и прочих карателей на Ясиновском руднике убили 117 рабочих, разгромили Берестово-Богодуховский рудник, расстреляли здесь группу большевиков и беспартийных шахтеров. Около 90 рабочих было убито в Таганроге (см.: Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия.., с. 249). Стон стоял в селениях Восточного Донбасса от истязаний, творимых опричниками Каледина. Об этом сообщает сохранившийся протокол объединенного собрания представителей Советов Боково-Хрустальского, Ровенецкого и Чистяковского горных районов, а также профсоюзов, казаков 10-го Донского полка и посланцев окружающих сел и волостей. Делегаты собрания нарисовали жуткую картину саботажа предпринимателей, бедствий сотен рабочих семей, оставленных без продовольствия и заработанных денег, преследования активистов. Воспользовавшись введенным Калединым военным положением, шахтовладельцы и заводчики поднимают волну репрессий. «При посредстве некоторых шпионов от администрации и предпринимателей начинают производиться казаками обыски, аресты, отобрание у населения оружия. Тут же происходит и убийство председателя (ревкома) Боково-Хрустальского района тов. Переверзева». Собрание потребовало «немедленно отменить военное положение, освободить рабочих от преследования Войскового правительства во главе с Калединым» (Пролетарская революция на Дону. Сб. 4.., с. 212). В ответ на бесчинства полицейских отрядов калединцев 50 рудников Боково-Хрустальского района поднялись на забастовку протеста против расстрела председателя ревкома Переверзева. К протесту боковцев присоединились другие районы. Весь Донбасс был охвачен мобилизацией на отпор карателям. Рабочие создавали ревкомы, деятельность которых объединил Центральный штаб Красной гвардии Донбасса под председательством Д.И.Пономарева (см.: Великий Жовтень i громадянська вiйна на Украiнi Енциклопедичний довiдник. — Kиiв, 1987, с. 588). Сомкнув воедино против калединцев силы Восточного и Западного Донбасса, рабочие начали восстанавливать в городах и заводских поселках власть Советов, объединившихся в конце января 1918 года в Донецко-Криворожскую Советскую республику. Отпор полицейским отрядам белоказаков типа отряда есаула Чернецова многократно возрос. В горячей революционной атмосфере тех дней многие рядовые казаки-фронтовики полевых полков, посланные на усмирение восстающего Донбасса, отказывались быть усмирителями и присоединялись к рабочим и красногвардейцам. В одном из своих приказов разгневанный Каледин назвал это мятежом. «Наши казачьи полки, — заявил атаман в крайнем раздражении, — подняли мятеж и в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами Красной гвардии и солдатами напали на отряд полковника Чернецова, направленный против красноармейцев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков, участников этого подлого и гнусного дела рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество» (журн. «Донская летопись», 1923, № 2, с. 156). В итоге карательный поход Каледина в бурлящий Донбасс закончился провалом. Его янычары, вроде озверевших чернецовцев, были оттуда изгнаны, и горняцкий край стал под красное знамя Советов. Но атаман Каледин не оставил навязчивую идею о походе на Москву. Он ждал прихода с фронта на Дон основной массы казаков-фронтовиков. Это была его «козырная карта». Каледин вступил в сговор с украинской Центральной радой о срочном и беспрепятственном пропуске через Украину на Дон казачьих дивизий и полков. Весь ход событий тех дней подтверждал и с военной, и с политической, и с внешнеполитической точек зрения, что для пролетарской революции опасность становилась все более зловещей. Народная власть на вопиющий вызов вандейцев Дона ответила 25 ноября 1917 года возванием «Ко всему населению». В нем она призвала всех своих сторонников выступить на подавление контрреволюционного мятежа Каледина, Корнилова, Дутова и украинской Центральной рады. «Революция в опасности, — говорилось в воззвании, — нужно народное дело довести до конца, нужно смести прочь преступников, врагов народа, нужно, чтобы контрреволюционные заговорщики — казачьи генералы и их кадетские вдохновители почувствовали железную руку революционного народа. Советское правительство заявило: «Вожди заговора объявляются вне закона... Всякий трудовой казак, который сбросит с себя иго Калединых, Корниловых и Дутовых, будет встречен братски и найдет необходимую поддержку со стороны Советской власти» (Газета Временного рабочего и крестьянского правительства, Петроград, 26 ноября 1917 г.). Выполняя свои обещания, Советское правительство делало важные шаги навстречу чаяниям рядовых казаков и других слоев трудящихся казачьих областей. В обращении «Ко всему трудовому казачеству» от 12 декабря 1917 года оно объявило, что своей ближайшей задачей ставит разрешение земельного вопроса в казачьих областях «в интересах трудового казачества и всех трудящихся на основе советской программы и принимая во внимание все местные и бытовые условия и в согласии с голосом трудового казачества на местах». Напомним: справедливого решения земельного вопроса настойчиво и постоянно требовали местные крестьяне и иногородние казачьих областей, а также широкие слои казачьей бедноты. Категоричное требование справедливого наделения замлей заявил крестьянский съезд Донской области, состоявшийся еще до Октября, в мае 1917 года в Новочеркасске. В декабрьском обращении также сообщалось о ряде важных постановлений Совнаркома, принятых по казачьим делам. В частности, отменялась военная повинность казаков, их постоянная служба заменялась краткосрочным обучением при станицах. Обмундирование и снаряжение призванных на военную службу принималось на счет государства. Отменялись еженедельные дежурства при станичных правлениях, зимние занятия, смотры и лагери (см.: там же, 12 декабря 1917 г.). Эти меры давали огромное облегчение жизни трудового казачества. Ведь даже атаман Краснов характеризовал принудительную службу казаков как «тяжелую повинность». Советская власть ее отменяла. Тем временем приближалась развязка калединского мятежа, причем с неожиданным для его организаторов результатом. К концу 1917-го — началу 1918 года почти все казачьи дивизии и полки вернулись с фронта на Дон. И тут, к ужасу атамана и его правительства, выяснилось, что многие казаки вернулись с войны во многом другими, чем они уходили на фронт. Преступная человеческая бойня, затеянная правительствами ряда стран, с реками пролитой народной крови и ужасами страданий миллионов, оказалась для рядовых казаков и солдат очень суровой, но незаменимой жизненной школой. Прежде благонамеренные, белые казаки за время войны очень «покраснели». Часть фронтовиков открыто приветствовали революцию, клавшую конец бесчеловечной бойне и провозгласившую справедливое решение коренных вопросов о земле и мире. Другая часть фронтовиков по той же причине заняла по отношению к Октябрю позицию доброжелательного нейтралитета. И лишь казачье кулачество затаило тупую злобу к бурно шествовавшей по стране народной революции. Но изменить ход событий оно в то время не могло, хотя и очень желало. Участник тех драматический событий высокопоставленный казачий генерал Поляков так характеризовал тогдашнюю обстановку на Дону: «В период атаманства Каледина поддержание порядка в области, а затем и оборона границ Дона от большевистского нашествия, как известно, сначала возлагалась на казачьи части (8-я казачья дивизия и другие части), случайно очутившиеся на Дону. Когда же эти части, вследствие морального разложения, стали неспособны в боевом отношении, Донское правительство льстило себя надеждой, что казачьи полки, возвращавшиеся с фронта, послужат надежной опорой Донскому краю. Однако и это не оправдалось. Фронтовики оказались настолько деморализованными, что ген. Каледин вынужден был отдать приказ об их демобилизации, надеясь, что в обстановке родных станиц, влияния семьи и стариков, они быстро излечатся от большевистского угара» (Поляков И.А. Указ. соч., с. 102—103). Каледину не оставалось другого выхода, как объявить приказ о формировании добровольческих казачьих частей. Но добровольцами записалось крайне мало. В итоге Каледин и его генералы оказались без армии. У них дело сложилось по народной поговорке: собирались (в поход на Москву) — веселились, посчитали (записавшихся) — прослезились. В своем последнем приказе к донским казакам (28 января 1918 г.) атаман, впадая в бессильную ярость, нарисовал удручающую картину распада казачьих войск: «Большинство из остатков уцелевших полковых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края» (там же, с. 108—109). А на следующий день на заседании правительства атаман признал провал своих планов формирования добровольческих казачьих частей: «В моем распоряжении находится 100—150 штыков» (там же, с. 110). Мятежники потерпели полное фиаско. Столь же безрадостную картину нарисовал верный союзник Каледина вождь Добровольческой армии генерал Алексеев. В письме из Новочеркасска во французскую военную миссию в Киеве он откровенно признавал: «Казачьи полки, возвращающиеся с фронта, находятся в полном нравственном разложении. Идеи большевизма нашли приверженцев среди широкой массы казаков. Они не желают сражаться даже для защиты собственной территории, ради спасения собственного достояния. Они глубоко убеждены, что большевизм направлен только против богатых классов, буржуазии и интеллигенции, а не против области» (Пролетарская революция на Дону. Сб. 4.., с. 228). У калединцев и их приверженцев почва буквально ускользала из-под ног. Оказавшись в столь безнадежном положении, калединцы решили привлечь на выручку своего режима иногородних, то есть большинство неказачьего населения Дона, хотя знали, что этот «пришлый» люд за годы своего батрачества на казаков-кулаков в значительной своей части проникся сочувствием к большевикам или открыто поддерживал их. Но иного пути к спасению у калединцев не было. Утопающие буквально хватались за соломинку, хотя наперед знали, что иногородние их спасать не будут. Это тревожное предчувствие вскоре полностью подтвердилось. 29 декабря 1917 года в Новочеркасске был созван съезд неказачьего населения области. На нем было намечено решить два основных вопроса: 1) создание объединенного правительства с допущением в него представителей иногородних с целью подкрепления власти калединцев; 2) отношение к формированию на Дону Добровольческой армии, что вызывало в рядовой казачьей массе опасность вовлечения области в гражданскую войну. Этого особенно опасались казаки-фронтовики, только что вернувшиеся с войны, которой они были сыты по горло. Появление на съезде Каледина и товарища атамана М.П.Богаевского делегаты встретили взрывом возмущения и криками: «Палачи!», «Долой контрреволюционеров!». Делегаты властно потребовали освободить из тюрем массы арестованных, отменить в области военное положение (см.: Борьба с калединщиной (по документам белых). — Таганрог, 1929, с. 5). Обстановка на съезде вначале была весьма нервозной. На предложение калединцев дать своих представителей в Войсковое правительство по принципу паритета иногородние выдвинули довольно радикальные условия: «1. Освободить всех политических, не исключая и большевиков; 2) расформирование Добровольческой армии; 3) заключение перемирия с большевиками; 4) уход казачьих частей с рудников и фабрик; 5) неприкосновенность демократических организаций; 6) равное число неказачьих и казачьих членов правительства; 7) лишение атамана права veto и 8) дела неказачьего населения должны решаться только неказачьей частью правительства» (Донские ведомости, Новочеркасск, 3(16) января 1919 г.). Атаман Каледин в своем докладе, обосновывая необходимость объединенного правительства на принципе паритета, сразу же пошел с козырной карты — решил купить примирение и поддержку неказачъего населения за крупную взятку. Он пообещал (только пообещал) раздать им 3 млн. десятин лучшей земли. Атамановы щедроты безмерно восславили его помощник М.П.Богаевскии и якобы «социалист» П.М.Агеев. Все трое в один голос, когда, как говорится, припекло, призвали иногородних к примирению и дружбе «на вечные времена». Но делегаты, наученные горьким опытом прошлого, зная хищный нрав волков в овечьей шкуре, льстивым заверениям их не поверили, хотя 7 своих представителей по принципу паритета в правительство выделили (журн. «Донская летопись», 1923, № 2, с. 162—163). Калединцы возликовали, считая, что их уловка удалась, объединение казачьей и неказачьей части Дона достигнуто и власть Каледина теперь укрепится. Но радовались преждевременно. В правительстве соединили две несоединимые части. Посланцы иногородних в нем не стали помогать калединцам в их контрреволюционных замыслах и крепко связали им руки. В итоге правительство лишилось всякой дееспособности и превратилось в бесконечную говорильню, на что постоянно жаловался Каледин. А после него атаман Краснов буквально стонал от ярости за допущение в правительстве принципа паритета, погубившего, по его словам, правительство Каледина. Иногородние инстинктивно не поверили лукавым посулам калединцев насчет дарования земли. И правильно сделали, что не поверили. В августе 1918 года при атамане Краснове Войсковой круг принял закон о конфискации частновладельческих земель (явно в противовес ленинскому Декрету о земле). В нем получение земли иногородними даже не упоминалось. Коренным крестьянам и казачьей бедноте кое-что обещали, но так до конца своего правления на Дону ничего им не дали, пока иногородние и казачья беднота из красных кавалерийских соединений Буденного, Думенко и Блинова не прогнали их в эмиграцию. Вторым важным вопросом на декабрьском съезде иногородних был вопрос о Добровольческой армии. Делегаты внесли резолюцию о разоружении ее и роспуске, как воюющей против революции. Но калединцы пошли на уловку: они призвали на съезд генерала Алексеева, которому путем лукавых измышлений с трудом удалась уговорить делегатов не принимать решения о роспуске Добровольческой армии, а оставить ее под контролем войскового правительств. Но если в ней обнаружатся контрреволюционные элементы, то удалить их (см.: там же, с. 163). То есть поручили судить об этом такому же контрреволюционному органу, как и Добровольческая армия. Подобные решения наглядно обнаруживают политическую незрелость руководителей иногородних. Интересны суждения, опубликованные белоказачьим эмигрантским журналом «Донская летопись» (1923, № 2) о движении иногородних на Дону в период Гражданской войны. Орган белоказачьей исторической комиссии вслед за многими видными бело-казачьими деятелями той поры признал, что вхождение иногородних в Войсковое правительство привело к созданию не объединенного, а разъединенного правительства. «В связи с этим, — писал журнал, — надежда на привлечение в ряды защитников Дона иногородних совершенно отпала» (там же, с. 182—183). Действительно, больше таких бессмысленных попыток белоказачья власть не делала. До конца своих дней она находилась с этой большей частью населения области в состоянии то скрытой, то открытой войны. И тем нагляднее всего доказала свою антинародную сущность, о чем апологеты белоказачества лукаво помалкивают. Журнал справедливо отмечал, что иногородние и местные крестьяне с самого начала революции страдали слабой организованностью, хотя представляли большинство населения области. «Крестьянский съезд (май 1917 г.) не оставил после себя компетентного органа, с которым можно было бы вершить переговоры с казачеством... Путь соглашения с организованным крестьянством был впоследствии пройден. Но он не дал никаких результатов, успеха не имел. Крестьянство оказалось неорганизованным, к соглашению с казачеством не пришло, сохранив враждебное к нему отношение. Венец этой политики — паритет» (там же, с. 105). Слабой организованностью и политической незрелостью крестьян зажиточное казачество воспользовалось в полной мере. Но дискриминация иногородних порождала с их стороны ответ вандейцам. Тот же журнал позже писал: «Расхождение между казаками и иногородними доходили до того, что во время гражданской войны многие иногородние ... становились в ряды красногвардейцев и боролись против казаков с оружием в руках, надеясь из рук большевиков получить то, что им не дают казаки. Те же, которые не шли к большевикам, все же стояли в стороне от борьбы с недоверием к казакам, с надеждой на большевиков» (журн. «Донская летопись», 1924, № 3, с. 114). В такой позиции иногородних одна из важных причин провала первого антисоветского мятежа белоказаков, как и последующего краха всей донской Вандеи. За годы революции и Гражданской войны неказачье население Дона пережило по вине белоказачьей верхушки много черных дней, и нет плакальщиков об их горькой судьбе, только слышны причитания о «трагедии» и «страданиях» этой верхушки. Между тем обстановка на Дону к концу 1917-го —начапу1918 года круто изменилась. И не в пользу правительства Каледина. Главная надежда на казаков-фронтовиков рассеялась окончательно. Атаману пришлось расстаться с сокровенной мечтой о карательной экспедиции против Москвы и Петрограда, которая подспудно еще сохранялась. О терзаниях мятежного атамана рассказал белоказачий журнал «Донская волна». В статье «Поход на Москву» сообщалось, что в атаманском дворце Каледин собрал несколько генералов во главе с Алексеевым для обсуждения вопроса о походе на Москву. Оказывается, такой план еще не был похоронен. Некоторые горячие головы выступили — «за». Но условия для похода абсолютно отсутствовали, и верх взял здравый смысл. «Распоряжения свои о походе на Москву и Воронеж отменяю», — подытожил Каледин (журн. «Донская волна», 1918, № 9, с. 7). Атаману пришлось думать, как спасти свою власть в Новочеркасске, и пока забыть о походе на север. Собравшиеся на Дону к началу 1918 года фронтовые казачьи части, которые, по свидетельству генерала Алексеева, да и самого Каледина, были в массе своей заражены большевизмом или сочувствовали ему, представляли грозную силу, враждебную Войсковому правительству. Поэтому атаман срочной демобилизацией фронтовиков спешил избавиться от этой внушительной силы. Фронтовики же в лица своей наиболее сознательной части решили избавиться от мятежного правительства, втравившего Дон в преступное противоборство с многомиллионной Советской Россией. Теперь встал вопрос: кто — кого? Особенно разительную картину перемены настроений фронтового казачества явил съезд представителей фронтовых частей, состоявшийся в станице Каменской 10—11 января 1918 года. На съезд прислали своих делегатов 23 казачьих полка и пять батарей общей численностью более 700 человек. Съезд постановил: низложить Войсковое правительство Каледина и взять власть на Дону в свои руки. Делегаты избрали казачий Военно-революционный комитет (председатель — подхорунжий Ф.Г.Подтелков, секретарь — прапорщик М.В.Кривошлыков). ВРК призвал к формированию отрядов красного казачества. Состоявшийся в станице Каменской митинг бурно приветствовал решение о свержении мятежного Войскового правительства. Пять тысяч собравшихся на площади единогласно, под ликующие возгласы приняли резолюцию, которую заключали требования: «Долой контрреволюционеров Каледина, Богаевского и всю свору их прихвостней. Вся власть Советам казачьих, рабочих и крестьянских депутатов!» (Борьба с калединщиной (по документам белых).., с. 10). В это же время в правительственном лагере идет судорожная мобилизация сил, чтобы остановить агонию разлагающегося режима. Как следует из правительственных документов, Каледин 14 января издает приказ о вознаграждении казаков, воюющих против большевиков: участвующим в походах — по 1-му рублю суточных, участвующим в боях — по 3 рубля за каждый день. Генерал-корниловец Потоцкий спешно телеграфирует в Новочеркасск: «В полку партизанская сотня не формируется ввиду отсутствия желающих». Хоперский окружной атаман шлет 14 января тревожное известие из ст. Урюпинской: «Прибывающие части не вполне надежны... Защита Дона может быть обеспечена только молодежью и стариками, организациями партизанского характера». Добровольческий полковник Кутепов требует немедленно прислать 16-й полк для обороны Матвеева Кургана, иначе он снимает с себя ответственность за удержание Таганрога (см.: там же, с. 13—15). Удержать город, увы, не удалось: 17 января им овладели восставшие рабочие. Дон неудержимо советизировался. 19 января казачий ВРК объявил о признании Советской власти и о формировании на Дону органов этой власти. Под руководством ВРК первые красные казачьи части, объединившись с прибывшими им на помощь из центра отрядами красногвардейцев, матросов и солдат, повели наступление на мятежное правительство Каледина. Испытывая банкротство по всем направлениям, оно доживало последние дни. 29 января атаман Каледин собрал свое правительство и признал: «Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно» (Деникин А.И. Очерки русской смуты, т. 2, с. 220). Ввиду полного краха антисоветского мятежа Каледин предложил правительству уйти в отставку, а сам заявил о сложении с себя атаманских полномочий и в тот же день, 29 января 1918 года, покончил с собой. Сменивший Каледина новый атаман А.М.Назаров сгоряча объявил поголовную мобилизацию казаков и призвал Добровольческую армию поддержать калединцев. Но мобилизация фактически провалилась. На нее откликнулась лишь незначительная часть казаков старших возрастов, а добровольцы Корнилова, видя полный крах мятежа, объявили о спешном отбытии с Дона на Кубань. Наступал заключительный акт донской драмы, учиненной вандейцами Каледина. Против остатков мятежных сил перешли в наступление красные казачьи части, руководимые казачьим ВРК, и прибывшие им на помощь из Центральной России отряды красногвардейцев, матросов и солдат под командованием В.А.Антонова (Овсеенко). Революционные войска с разных напрвлений двинулись к центрам калединской власти — Новочеркасску и Ростову. Из Донбасса от Горловки наступала колонна Р.Ф.Сиверса, от Луганска — колонна Ю.В.Саблина, от Миллерово — отряд Г.К.Петрова, с юга, от Тихорецкой — части А.И.Автономова. Высокий наступательный порыв царил среди красных казачьих войск. Один из участников тех событий вспоминает, что выборный командир 27-го казачьего полка на митингах постоянно напоминал, что он «войдет со своими казаками в Новочеркасск, разгонит Войсковой круг, собственноручно сорвет погоны с атамана Назарова» (Первые бои Добровольческой армии. — М., 2001, с. 191). Действительно, красные казаки-фронтовики пылали ненавистью к белым вождям, что особенно наглядно проявилось при взятии Новочеркасска, в освобождении которого они сыграли заглавную роль. Смятые напором революционных войск, жалкие остатки охранных отрядов калединцев и поредевшие отряды добровольцев капитулировали. 23 февраля (н. ст.) был освобожден от мятежников Ростов, 25 февраля — Новочеркасск. Уцелевшие в боях калединские «партизаны» числом около 1 500 штыков и сабель под началом походного атамана П.Х.Попова ушли в Сальские степи зализывать раны. Примерно 3 700 добровольцев под командой генералов Алексеева и Корнилова устремились на Кубань. Первый мятеж донских вандейцев провалился. |
| | Печать | |
|
|
|||||
