 |
Наталья Морозова: «Какую же прекрасную страну мы потеряли!
И какие же прекрасные люди жили и работали в той стране. Да что там говорить, если прекрасны даже осколки от погубленной страны...» |
 |
 |
|
 |
Великая Страна СССР |
|||
|
|||||||||||||||||||
| О ЯНВАРСКОЙ (1919 Г.) ДИРЕКТИВЕ ОРГБЮРО ЦК РКП(Б) ПО КАЗАЧЬЕМУ ВОПРОСУ |
|
5. О ЯНВАРСКОЙ (1919 Г.) ДИРЕКТИВЕ ОРГБЮРО ЦК РКП(Б) ПО КАЗАЧЬЕМУ ВОПРОСУ Немногие решения партии большевиков за годы Гражданской войны подвергались таким яростным нападкам со стороны антисоветчиков разного рода, как Директива Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года по казачьему вопросу. Вокруг этого документа и его практической реализации нагромождено столько вымыслов и домыслов, что его истинное содержание преподносится в совершенно искаженном виде. В результате позитивные и некоторые его ошибочные положения заслоняются примитивной антисоветчиной. Прежде всего апологеты донской Вандеи изображают дело таким образом, будто январская Директива появилась на свет беспричинно, как якобы выражение «злой воли» большевиков, а не как их адекватный ответ на те чудовищные злодеяния, которые чинили сначала калединцы, а затем особенно красновские палачи. Достигают они этого примитивным жульническим способом: злодеяния донских вандейцев замалчиваются, а ответные действия большевиков на зверства вандейцев преподносятся в жанре средневековых ужасов, хотя бесчинства, творившиеся режимом Краснова, превосходят действия большевиков многократно. Это подтверждают сопоставимые цифры жертв с обеих сторон. Наемные перья вандейцев приписывают январской Директиве большевиков роль детонатора, который якобы вызвал Вешенское восстание (март 1919 г.), открывшее Донской и Добровольческой армиям путь для похода на Москву. Они утверждают: если бы не появилась январская Директива большевиков, не было бы и Вешенского восстания, а возможно, и наступления Деникина на Москву. Обвинения такого рода беспочвенны и спекулятивны, ибо упомянутая Директива не была первопричиной Вешенского восстания, как это хотят представить наемные адвокаты вандейцев. Мятежи белоказаков вызывались не какими-то отдельными решениями партии большевиков по тем или иным конкретным вопросам, а глобальным противостоянием донской Вандеи народной революции в России. Как известно, мятежам Каледина и Краснова не предшествовали такие «раздражающие» документы, как январская Директива, тем не менее эти мятежи состоялись. Напомним, калединщина началась в первый день Советской власти, то есть 25 октября 1917 года, когда эта власть еще не успела принять каких-либо актов, касающихся казачества. А мятеж Каледина уже заполыхал. С мятежом Краснова повторилось то же самое. Поэтому была бы январская Директива большевиков или ее не было, Вешенское восстание или подобное ему выступление белоказаков состоялось бы. Ибо в штабах Донской и Добровольческой армий, как свидетельствуют документы, шла интенсивная подготовка похода на Москву, в том числе и организация в советском тылу мятежей, подобных Вешенскому. Но они играли подсобную роль в планах белогвардейского командования. Можно даже с большой долей вероятности утверждать, что не будь Вешенского восстания, поход белых армий на Москву все равно бы состоялся. Конечно, мятеж был использован белогвардейским командованием в полной мере, но как частное событие в общем плане подготовки наступления на Москву. Что ситуация вокруг подготовки Вешенского восстания складывалась именно так, а также, что делали в этом направлении военные штабы белоказаков и деникинцев, подтверждают неопровержимые документы. Так, один из главных руководителей Вешенского восстания сотник П.Кудинов свидетельствовал: «Тут, конечно, контры всех мастей — монархисты, атаманы-богатеи, эсеры — возликовали и давай подливать казакоманского масла в огонь, давай раздувать его со всех сторон — пламя и полыхнуло» (см.: Прийма К.И. С веком наравне. — Ростов-на-Дону, 1960). В других своих обширных воспоминаниях Кудинов дополнял: «Присланные по назначению Донского штаба армии 30 обер- и 20 штаб-офицеров учинили дикий саботаж, отказываясь отправляться по назначению, чувствуя унижение и оскорбление, что им приходится подчиняться сотнику, хотя и народному избраннику» (журн. «Вольное казачество», Прага, 1932, № 101, с. 13). Возникшие разногласия как раз отражали разную ориентацию сторон по использованию мятежа: агенты военных штабов стремились подчинить действия восставших общей стратегии военных штабов, ориентированной на подготовку наступления на Москву, местные руководители восстания стремились к решению своих, местных задач. «И только наше близорукое Донское правительство, — отмечал Кудинов, — подчиняясь задачам белых вождей, толкнуло казачество на роковой шаг — пойти на Москву, чтобы навязать русскому народу его вековых угнетателей» (там же). Поэтому после прорыва блокады восставших Кудинов и другие руководители восстания, настроенные подобным образом в отношении планов белых вождей, были уволены в отставку. Наемные адвокаты донских вандейцев преподносят январскую Директиву большевиков как документ, якобы обвиняющий поголовно все казачество в контрреволюционности. Это — очередная грубая фальсификации. Хорошо известно, что к моменту принятия Директивы десятки тысяч красных казаков сражались против вандейцев в рядах советских войск, а в тылу режима Краснова опять же десятки тысяч казаков были расказачены за поддержку Советской власти. Большевики всемерно поддерживали тех и других казаков, разоблачая злостную ложь о выступлении Советской власти якобы против всех казаков. И в самой Директиве предусматривались нетеррористические меры воздействия на те слои трудового казачества, которые к мятежу не примкнули, но и Советскую власть в то время не поддержали. В Директиве о них говорилось: «К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти» (Известия ЦК КПСС, 1989, № 6, с. 178). Все это означало, что большевики не считали и не могли считать поголовно всех казаков врагами революции. Но так стремятся представить дело наемные перья вандейцев. Те, кто очень хотел бы переписать историю Гражданской войны на Дону на свой лад, лицемерно негодуют по поводу жестких мер, намечавшихся в Директиве, в отношении верхов казачества — вдохновителей и организаторов мятежа Краснова. Но они дружно устраивают заговор молчания в отношении зверских приказов атамана Краснова, указов Большого войскового круга о преследовании казаков, переходящих на сторону Советской власти, постановлений красновского правительства, направленных против тысяч красных казаков и иногородних и написанных рукой осатаневших палачей, и многих других террористических актов. Эти господа, как истые фарисеи, делают вид, будто всего этого не было. Но все это было и отразилось во множестве сохранившихся документов. В совокупности они воссоздают такую зловещую картину терроризма, которая подчас недоступна нормальному человеческому восприятию. Атаман Краснов похвалялся таким накалом зверств своих янычар и восхищался тем, что на Дону отец без колебаний присуждал сына и брат брата к смертной казни за отказ служить мятежному режиму. Слов нет, январская Директива составлена в жестких и даже жестоких выражениях, но не более жестоких, чем приказы Краснова и указы Большого войскового круга. Не следует забывать: шла жесточайшая война. А на войне — как на войне. Теперь о содержании самой январской Директивы. Ее объективная оценка возможна только при всестороннем учете сложности размежевания казачьего сословия на различные классовые слои и их постоянно изменявшееся соотношение в ходе Гражданской войны. Но апологеты Калединых и Красновых, как черт от ладана, бегут прочь от такой единственно научной, то есть классовой, оценки событий, довольствуясь маниловским способом гадания на кофейной гуще, и в результате безнадежно запутываются в неразрешимых противоречиях. Пример такого маниловского подхода дал сам атаман Краснов. Сначала он провозгласил мятеж общеказачьей войной против большевиков, так как ему очень хотелось представить все казачье сословие, как одно единое целое. Но жизнь безжалостно развеяла эти маниловские иллюзии, и атаману в своих многочисленных приказах пришлось признать, что единого казачьего сословия нет, что оно разделено на различные социально-классовые группы, действующие каждая в своих классовых интересах. Составители январской Директивы во введении подчеркнули, что они определяли предстоявшие задачи партии большевиков, «учитывая опыт гражданской войны с казачеством». Этот опыт был оплачен сторонниками Советской власти десятками тысяч жертв и обильно пролитой кровью, утратой на Дону Советской власти, установленной по воле большинства трудящихся области. Утраты были огромные. Отсюда — жесткость и жестокость мер, направленных против виновников этих злодеяний. Как видно из текста Директивы, само ее появление прямо связано с начавшимся в то время наступлением советских войск на антикрасновском фронте, с разложением белоказачьих частей, что создавало весьма благоприятные условия для восстановления на Дону Советской власти и нанесения сокрушительных ударов по казачьей верхушке, двумя мятежами (калединщиной и красновщиной) уже доказавшей, что она была и остается крайне опасным, агрессивным и абсолютно непримиримым врагом народной революции. Главным тезисом январской Директивы был пункт первый, состоявший из двух частей. В первой его части составителями Директивы предлагалось: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно» (там же). Такой вывод, сделанный как итог массового кровавого террора при господстве режимов Каледина и Краснова, когда противники этих режимов «истреблялись поголовно», являлся вполне адекватным и оправданным. Иного ответа на чудовищные злодеяния донских вандейцев не могло быть в тех условиях. Поэтому вполне обоснованным является, по нашему мнению, вывод, сделанный авторским коллективом «Очерков истории партийных организаций Дона» о том, что меры подавления верхов казачества, намеченные в январской Директиве, «являлись своевременными и единственно правильными» (Очерки истории партийных организаций Дона. — Ростов-на-Дону, 1973, ч. 1, с. 447). Вместе с тем столь же однозначной, но отрицательной оценки заслуживает, по нашему мнению, вторая часть первого тезиса, гласившая: «...провести беспощадный террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью». Как следует из текста Директивы, здесь имелись в виду те слои казачества, которые не принадлежали к «верхам казачества» и не являлись казачьей беднотой, которая, по общему мнению исследователей, мятеж вандейцев не поддерживала, за исключением отдельных единиц. Короче, имелись в виду средние слои казачества, составлявшие более половины казачьего сословия и в своем большинстве оказавшиеся вовлеченными в мятеж казачьими верхами. В данном случае проявились временные колебания средних слоев казачества между Советской властью и властью буржуазии, то есть явления, которые были характерны тогда для среднего крестьянства таких аграрных районов, как Сибирь и Украина. К таким районам принадлежал и Дон. Подготовители Директивы уравняли эти средние слои с казачьими верхами в ответственности за мятеж, хотя роль в нем тех и других слоев была принципиально различной. Верхи были мотором мятежа, его ведущей силой, казаки-середняки ведомыми, зачастую мятежниками поневоле, по принуждению. И меры воздействия на них требовались другие, более щадящие. Уравнение же их в ответственности за мятеж с верхами казачества отталкивало середняков от Советской власти и сплачивало вокруг казаков-кулаков. В этом состояла очень серьезная политическая ошибка составителей Директивы. Позже, когда партия большевиков на мартовском (1919 г.) Пленуме ЦК РКП(б) при руководящем участии В.И.Ленина вскрыла и исправила просчет составителей январской Директивы по отношению к среднему трудовому казачеству, вождь партии в Отчете ЦК РКП(б) VIII съезду партии, имея в виду подобные ошибки по отношению к средним слоям крестьянства в других районах страны, указывал: «...Сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса, удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство. Здесь мы погрешили чрезвычайно. Собранный в этом отношении опыт поможет нам сделать все для того, чтобы избежать этого в дальнейшем» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 146; выделено мной. —П.Г.). Ленинский диагноз допущенных ошибок был, как всегда, и прост и гениален. Но когда готовилась январская Директива, ее составителям, возможно, под влиянием эйфории, охватившей некоторые головы в связи с начавшимся наступлением советских войск на антикрасновском фронте, не хватило ленинской трезвости и прозорливости в оценке ситуации, и они «погрешили чрезвычайно». Между тем обеспечение прочного союза со средним крестьянством и родственными ему слоями приобретало для России, являвшейся одной из самых мелкобуржуазных стран Европы, 80% населения которой составляли крестьяне, поистине судьбоносное значение. От успешного решения этого вопроса в конечном счете зависел ход и исход Гражданской войны. Это неопровержимо доказал В.И.Ленин на основе анализа итогов выборов в Учредительное собрание в 1917 году. Мелкобуржуазное большинство населения в лице прежде всего крестьянства прошло в эпоху революции и Гражданской войны долгий и трудный путь колебаний и переходов из лагеря в лагерь, пока в конечном счете прочно стало на сторону Советской власти. Этот процесс был особенно мучительным в аграрных районах страны, таких как Сибирь, Украина, Дон, где влияние пролетариата на крестьянство было более слабым. Выясняя эту зависимость, Ленин писал (декабрь 1919 г.): «Колебания мелкобуржуазного населения там, где меньше всего влияние пролетариата, обнаружились в этих районах с особенной яркостью: сначала — за большевиков, когда они дали землю и демобилизованные солдаты принесли весть о мире. Потом — против большевиков, когда они, в интересах интернационального развития революции и сохранения ее очага в России, пошли на Брестский мир, «оскорбив» самые глубокие мелкобуржуазные чувства, патриотические. Диктатура пролетариата не понравилась крестьянам особенно там, где больше всего излишков хлеба, когда большевики показали, что будут строго и властно добиваться передачи этих излишков государству по твердым ценам. Крестьяне Урала, Сибири, Украины поворачивают к Колчаку и Деникину. Далее, опыт колчаковской и деникинской «демократии», о которой любой газетчик в колчакии и деникии кричал в каждом номере белогвардейских газет, показал крестьянам, что фразы о демократии и об «учредиловке» служат на деле лишь прикрытием диктатуры помещика и капиталиста. Начинается новый поворот к большевизму: разрастаются крестьянские восстания в тылу у Колчака и у Деникина. Красные войска встречаются крестьянами как освободители. В последнем счете именно эти колебания крестьянства, как главного представителя мелкобуржуазной массы трудящихся, решали судьбу Советской власти и власти Колчака — Деникина. Но до этого «последнего счета» проходил довольно продолжительный период тяжелой борьбы и мучительных испытаний, которые не закончены в России в течение двух лет, не закончены как раз в Сибири и на Украине. И нельзя ручаться, что они будут окончательно закончены еще, скажем, в течение года и тому подобное» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 16—17). Ленинские выводы о колебаниях крестьянства Сибири и Украины полностью применимы и к поведению среднего казачества Дона с той лишь разницей, что на Дону эти колебания были, пожалуй, еще более мучительными и долгими, чем в Сибири и на Украине. Причин тому было несколько. Как отмечалось в «Тезисах ЦК РКП(б) о работе на Дону» (сентябрь 1919 г.), «Донская область характеризуется крайне слабой промышленностью, малой дифференцированностью и политической отсталостью трудовых масс крестьянства» (Известия ЦК РКП(б), 30 сентября 1919 г.). Рабочий класс в общей массе населения составлял лишь 7%, и его влияние на мелкобуржуазные слои трудящихся было довольно слабым, что соответственно определяло преобладающее влияние на них городской буржуазии и казачьих верхов. Силу последнего воздействия намного увеличила интервенция германских войск на Дону, ставших главной вооруженной опорой казачьих верхов, а это придало политике этих верхов чрезвычайную политическую активность и классовое упорство. Белоказачья верхушка, как отмечается в названных Тезисах, умело воспользовалась тем, что «трудовое казачество до последнего времени оставалось скованным тисками казачьей сословности и предрассудков, общности интересов военного казачества» (там же). К сказанному следует добавить, что донской казачий середняк, как подчеркнуто в Тезисах, был богаче тверского или новгородского кулака, а это определяло большую склонность средних слоев казачества в пользу контрреволюции, особенно при осуществлении продразверстки. Однако, несмотря на ряд специфических донских условий, ленинский вывод о колебании средних слоев крестьянства ряда районов России в общем виде подтвердился и в поведении среднего казачества Дона. Как известно, казаки-фронтовики (а это в подавляющей массе трудовое казачество), вернувшись с фронтов Первой мировой войны, поддержали большевиков, давших людям труда мир и справедливое решение извечного вопроса о земле, свергли правительство Каледина и установили на Дону Советскую власть. Донские вандейцы в лице казачьей верхушки оказались бессильны помешать этому. Они затаились и ждали своего часа, то есть прихода на Дон германских оккупантов. С ними вандейцы во главе со своим вождем генералом Красновым вступили в противоестественный союз и, опираясь на их силу, повели бешеное наступление на Советскую власть и ее сторонников. Для привлечения на свою сторону трудового казачества они развернули злобную клеветническую кампанию против советской продовольственной политики, а также земельной политики большевиков, изображая последнюю как якобы намерение большевиков лишить поголовно всех казаков привилегий в землепользовании, в том числе и трудовых казаков. На эти провокационные действия верхов откликнулось, к сожалению, немало трудовых казаков. Передвижка в расстановке классовых сил на Дону в пользу организаторов мятежа Краснова обеспечила его временный успех и падение Советской власти. Большинство трудовых казаков (а это были глазным образом середняки) в результате обмана и принуждения пошло за казачьей верхушкой против Советской власти. Поворот средних слоев казачества к поддержке своей буржуазии на Дону состоялся, как это было с родственными слоями крестьян на Украине и в Сибири. Такова суровая правда истории. Из всех боеспособных казаков, по сведениям Казачьего отдела ВЦИК, в Красную Армию вступило примерно 18—20%, то есть одна пятая часть, большинство остальных так или иначе временно пошло за Красновым. Эти данные подчеркивают всю силу колебаний средних слоев на Дону. Но каждый новый день террористический режим вандейцев все больше убеждал трудовых казаков, что они воюют за чуждые им интересы, что эта неправедная война несет им только разорение и смерть. И в среде рядового казачества появляются первые проблески того прозрения, о котором говорил Ленин относительно крестьян Сибири и Украины. 1919 год начинается в тылу армий Колчака и Деникина мощным партизанским и повстанческим движением, которое к концу года перерастает в открытую вооруженную борьбу против этих белых режимов. На Дону к концу 1918 года в Донской армии растет дезертирство, о чем свидетельствуют доклады командования армии Большому войсковому кругу и свирепые приказы атамана Краснова. В январе-феврале 1919 года это «полевение» рядовой массы казаков проявляется фактически в восстании семи казачьих полков на северном участке Южного фронта, которые в знак протеста против продолжения Красновым захватнической войны самовольно покидают оккупированную ими территорию Воронежской губернии и возвращаются на Дон, где их поддерживают родственные им станицы Вешенская, Мигулинская, Казанская и другие (см.: Южный фронт / Сб. документов. — Ростов-на-Дону, 1962, с. 327). Позиция восставших — переговоры с большевиками о мире и окончании преступной войны. И Краснов, и Деникин оценили эти события как серьезный кризис. Учитывая состояние войск противника, советские армии Южного фронта 4 января 1919 года перешли в наступление и к началу февраля освободили от белоказаков ряд верхнедонских станиц. В Директиве Главного командования Красной Армии Южному фронту от 1 февраля отмечалось: «Противник против войск Южного фронта разбит и отступает за Дон. Казаки расходятся по станицам. В красновских войсках полное разложение» (там же, с. 333). Время, однако, показало, что в данном случае советское командование допускало определенную переоценку глубины кризиса в красновских войсках. Он был намного слабее того кризиса, который в то время имел место в деникинском и особенно в колчаковском тылах. Впереди еще были серьезные колебания рядовых казаков в сторону поддержки донских вандейцев: Вешенское восстание, участие их в походе на Москву в составе деникинской армии. Словом, до окончательного преодоления колебаний, о которых говорил Ленин, на Дону было еще далеко. Как же могло возникнуть такое положение, чтобы в то время, когда обозначился поворот средних слоев крестьянства к поддержке Советской власти и РКП(б) под руководством Ленина приступила к выработке курса на прочный союз с этими слоями, от имени партии большевиков могла появиться Директива, некоторые положения которой прямо противоречили ленинскому курсу? Над этой несообразностью многие исследователи до сих пор ломают в дискуссиях копья, допуская зачастую много спорных суждений. В связи с этим представляют большой научный интерес те критерии, которыми руководствовалась партия большевиков при определении курса на союз с середняком. Еще в конце ноября 1918 года Ленин, внимательно следивший за поведением трудящегося крестьянства в тылах Колчака и Деникина, прозорливо усмотрел в его настроениях начало поворота к сотрудничеству с Советской властью. Это было явление огромного политического значения. И Ленин оценил его соответственно. Он подчеркнул: «Этот поворот — не случайный, не личный. Он касается миллионов и миллионов людей, которые поставлены в России в положение среднего крестьянства, или соответствующее среднему крестьянству. Поворот касается всей мелкобуржуазной демократии» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 215—216). Обосновывая стратегический курс партии, Ленин указывал: «Беспощадно подавляя буржуазию и помещиков, мы должны привлекать к себе мелкобуржуазную демократию». Она, как известно, представляла огромное большинство населения страны. За несколько дней до открытия VIII съезда РКП(б), одобрившего ленинский курс на союз с середняком, вождь разъяснял: «...Средний крестьянин, который не эксплуатирует других, который живет своим хозяйством, которому хлеба приблизительно хватает, который не кулачествует, но который к бедноте не принадлежит. Такие крестьяне колеблются между нами и кулаками. Небольшое число их может выйти в кулаки, если повезет, поэтому их тянет к кулакам, но большинство в кулаки выйти не могут... средний крестьянин колеблется. Сегодня он за нас, а завтра за другую власть; часть за нас, а часть за буржуазию. И в программе, которую мы будем принимать через несколько дней, мы против всякого насилия по отношению к среднему крестьянину. Это наша партия заявляет. Если бывают аресты, мы их осуждаем и будем исправлять. По отношению к кулаку — за насилие, по отношению к среднему крестьянину — против насилия... Если это бывает на местах — это злоупотребление, за которое смещают должностных лиц и предают суду. Этот вопрос крупный» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 14—15). Поскольку Директива Оргбюро ЦК РКП(б) в той ее части, которой предусматривались репрессивные меры против участвовавших в мятеже средних казаков, причем меры, которые намечались и по отношению к кулацкой верхушке и прямо противоречили курсу партии на союз с середняком, в том числе и со средним казачеством, Пленум ЦК РКП(б), собравшийся 16 марта с участием Ленина за два дня до открытия VIII съезда партии, это противоречие устранил и допущенную ошибку исправил. В постановлении Пленума говорилось: «Ввиду явного раскола между северным и южным казачеством на Дону и поскольку северное казачество может содействовать нам, мы приостанавливаем применение мер против казачества и не препятствуем их расслоению» (Известия ЦК КПСС, 1989, № 8, с. 163). Тем самым классовый подход к оценке поведения различных слоев казачества был восстановлен. Постановление Пленума было принято по заявлению члена Реввоенсовета Южного фронта Г.Я.Сокольникова, то есть органа, который, как непосредственный исполнитель январской Директивы, первым ощутил ошибочность некоторых ее положений. Сокольников заявил, что постановление это «невыполнимо для донского казачества и что в Донской области зсть резкая разница между Севером и Югом, которая делает излишним вмешательство наше» (там же). В данном случае, очевидно, представитель Реввоенсовета Южного фронта имел ввиду восстание нескольких казачьих полков и станиц севера Донской области против режима Краснова в начале 1919 года. Это очень важное обстоятельство косвенно подтвердило и командование Донской армии. Начальник ее штаба генерал Поляков признавал: «Северную половину области пришлось с боем очищать от большевиков и от казаков, причем «порыв» последних выразился ... в том, что они пополнили собой казачьи красные дивизии и с необыкновенным ожесточением защищали от нас свои станицы и хутора» (Поляков И.А. Указ. соч., с. 230). В связи с тем, что среди критиков январской Директивы Оргбюро ЦК есть немало тех, кто утверждает, будто применение репрессивных мер против всех казаков — участников мятежей продолжалось и после принятия постановления мартовского (1919 г.) Пленума ЦК РКП(б), необходимо подчеркнуть, что это очередное фарисейство с целью дискредитации политики РКП(б). Репрессивные меры, намеченные январской Директивой Оргбюро ЦК РКП(б), отменялись в отношении трудового казачества, но не казачьих верхов. Ибо мятежи Каледина и Краснова наглядно показали, что в лице кулацких верхов казачества проявил себя вооруженный враг Советской власти, крайне жестокий и опасный. Поэтому Ленин, участвовавший на мартовском Пленуме ЦК РКП(б) при обсуждении и исправлении просчетов, допущенных составителями январской Директивы Оргбюро ЦК, через два дня после Пленума в Отчете ЦК партии VIII съезду четко, однозначно подчеркнул: «...Мы стояли, стоим и будем стоять в прямой гражданской войне с кулаками. Это неизбежно» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 145). А. это означало, что меры подавления выступлений верхов казачества, намеченные в январской Директиве, оставались в силе. 5 апреля 1919 года Реввоенсовет Южного фронта срочно сообщил реввоенсоветам входивших в него армий, а также донским окружным ревкомам и, для сведения, в ЦК партии и в Реввоенсовет республики подробную Директиву об осуществлении политики, намеченной мартовским Пленумом ЦК РКП(б). Подчеркнув необходимость беспощадного подавления попыток организуемых кулачеством мятежей в тылу, Реввоенсовет указал: «В то же время в отношении мирных районов не прибегать к массовому террору, преследовать только активных контрреволюционеров, не предпринимать мер, могущих остановить разложение казачества, строжайше преследовать произвольные реквизиции, тщательно организовать расплату за законные реквизиции и поставку подвод, не допуская реквизиций рабочего скота. Абсолютна воспретить взимание контрибуции, организованное обложение чрезвычайным налогом производить только по особому распоряжению Реввоенсовета Южфронта. Немедленно приступить к составлению списков граждан, понесших убытки от действий контрреволюционных банд, грабежей, незаконных поборов. Беспощадно карать всех должностных советских лиц, виновных в злоупотреблениях» (Филипп Миронов. Документы.., с. 177). Поскольку январская Директива Оргбюро ЦК РКП(б) вызвала среди антисоветчиков разного рода злобную реакцию и сегодня широко используется в обвинении партии большевиков в якобы беспричинном и огульном «расказачивании» казаков, очень важно остановиться на обстоятельствах принятия этого документа. В этих обстоятельствах имеется ряд неясных, противоречивых моментов. Прежде всего остается открытым вопрос, кто являлся инициатором подготовки документа, поскольку нет сведений о лицах, участвовавших в заседании Оргбюро ЦК 24 января 1919 года, о ходе обсуждения Директивы и мотивировки ее принятия. При этом важно отметить, что само Оргбюро было создано лишь 16 января 1919 года в составе Свердлова, Крестинского и Владимирского. Непосредственной задачей этого органа были тогда организационная подготовка VIII съезда партии и решение внутрипартийных вопросов. Оргбюро не обладало правом принимать постановления по крупным общеполитическим вопросам и по установившейся позже традиции передавало такие вопросы на рассмотрение в Политбюро или на Пленумы ЦК РКП(б). В данном конкретном случае при рассмотрении столь важного и острого вопроса «об отношении к казакам» Оргбюро превысило свои полномочия и, видимо, поэтому на места Директива была послана уже как директива ЦК РКП(б), а не Оргбюро ЦК. Видимо, поэтому и потребовалось к ней сопроводительное письмо Я.М.Свердлова от 29 января. При таком своеобразном прохождении этой Директивы о ее принятии вполне могли не знать многие члены ЦК партии. В частности, есть свидетельство, что о ней не знал тогда и Ленин. По данным историка Р.А.Медведева, ссылающегося на свидетельство комиссара Казачьего отдела ВЦИК Макарова, Ленин после известной беседы с Ф.К.Мироновым по поводу репрессий против белоказаков сказал: «Жаль, что вовремя мне этого не сообщили» (журн. «Подъем», Воронеж, 1989, № 3, с. 17—18). О негативном отношении к Директиве Оргбюро ЦК многих членов ЦК РКП(б) свидетельствует хотя бы тот факт, что на Пленуме ЦК партии они проголосовали за приостановку реализации Директивы Оргбюро. Возможно, поэтому составители январской Директивы, вопреки установленному распределению полномочий между Оргбюро и Политбюро ЦК РКП(б), решили провести ее через Оргбюро, поскольку ни в Политбюро, ни на Пленуме ЦК она поддержки не получила бы. Кто же этот анонимный автор (авторы) Директивы, сумевший провести ее в нарушение полномочий Оргбюро и вопреки курсу партии на установление прочного союза со средним крестьянством и средним казачеством? Очевидно, это было в партии влиятельное лицо. Критики Директивы о «расказачивании» (Р.А.Медведев, Г.Магнер, З.Л.Серебрякова и другие историки) предположительно назвали Я.М.Свердлова. Но взвесив объективно все данные «за» и «против», они сошлись в том, что Свердлов, хотя и являлся в то время руководителем Оргбюро ЦК, но по своим взглядам не мог быть ни инициатором, ни тем более автором январской Директивы. Во многих предшествующих документах по казачьим делам, подписанных председателем ВЦИК, проводилась установка на самое благожелательное отношение к трудовому казачеству. С этим выводом, по нашему мнению, следует согласиться. На роль инициатора принятия январской Директивы некоторые авторы выдвигают И.В.Сталина: он-де, как глава Наркомнаца, курировал в ЦК РКП(б) и Совнаркоме казачьи дела. И относился якобы ко всем казакам негативно. Это не соответствует действительности. В данном случае авторы под влиянием личных оценок Сталина подменяют научные доказательства субъективными мнениями, что мешает установлению истины. В этой связи необходимо прежде всего отметить, что РКП(б) и Советское правительство не считали казачество особой национальностью, и Первый съезд трудовых казаков (февраль-март 1920 г.) авторитетно это подтвердил. Поэтому казачьи вопросы не могли находиться в ведении Наркомнаца. Особой национальностью считали казачество его атаманы и генералы. Так, атаман Краснов, не стесняясь, возглашал: «Казаки! Помните, вы не русские, вы, казаки, самостоятельный народ» (Белые генералы. — Ростов-на-Дону, 1998, с. 164). Критики январской Директивы (Г.Магнер и др.), обвиняя Сталина в ее принятии, прибегают к весьма сомнительным доказательствам. Они считают, что «поскольку мы не знаем со стороны Наркомнаца ни одного высказывания против массового террора на Дону», то это «свидетельствует о том, что эти действия производились с его согласия». Странный способ доказательств, не правда ли? Не высказывали в тот момент осуждения террора, объявленного в январской Директиве, многие правительственные органы. Но разве это означает поддержку ими этого документа? Есть основание говорить, что это происходило из-за неосведомленности об этом документе. В вину Сталину ставят его высказывание в письме Ленину (август 1918 г.) из Царицына, что «казачьи части, именующие себя советскими, не могут, не хотят вести решительную борьбу с казачьей контрреволюцией» (Сталин И.В. Соч., т. 4, с. 124). Критики Сталина считают это его высказывание «явной ложью». Их опровергает такой авторитетный свидетель, как Ф.К.Миронов, в то время (ноябрь 1918 г.) начальник 1-й Медведицкой красноказачьей дивизии. В письме некоторым волостным Советам начдив писал: «Много солдат ваших волостей дезертировало из вверенной мне дивизии. В то время, когда казаки, которых вы же обвиняли в контрреволюции, целыми полками присоединяются на борьбу с генералом Красновым, граждане волостей Даниловки и Ореховки позорно бегут с революционного поля брани, отказавшись от борьбы за землю и волю» (Филипп Миронов. Документы.., с. 100). Таких явлений было немало, в чем проявлялись колебания среднего казачества. Мятеж кавалерийского казачьего корпуса во главе с самим Мироновым (август 1919 г.) подтвердил то же самое. С героизмом и стойкостью в боях одной части трудовых казаков соседствовали дезертирство и измена другой ее части. Так было, если смотреть правде в глаза. Тех, кто приписывает Сталину заглавную роль в принятии январской Директивы, не смущает тот факт, что он имел против обвинителей ряд неопровержимых алиби. Во-первых, Сталин не входил в состав Оргбюро ЦК, принимавшего 24 января 1919 года указанную Директиву. После 24 января он несколько дней отсутствовал в Москве, находясь вместе с Дзержинским в командировке на Урале, где по заданию ЦК РКП(б) выяснял причины сдачи колчаковцам Перьми. Нет доказательств того, что Сталин уже был в Москве, когда Свердлов подписывал 29 января сопроводительное письмо к Директиве для рассылки ее на места. Тем не менее некоторые историки (Г.Магнер, З.Серебрякова) допускают ничем не подтвержденные импровизации и изображают дело таким образом, будто 29 января Сталин встречается со Свердловым в Москве (что не доказано), «берет у Свердлова сопроводительное письмо к какому-то документу, который якобы необходимо срочно направить в казачьи районы. Вместо документа, о котором он говорил со Свердловым, Сталин направляет на Дон вместе с сопроводительным письмом Свердлова циркулярное письмо» (Магнер Г. Расказачивание в системе массовых репрессий // Альтернативы, 1999, № 4, с. 137). Так в угоду своим умонастроениям совершенно бездоказательно сочиняется обвинение Сталина в каких-то неблаговидных делах. Нельзя столь вольно обращаться с историей, если мы не хотим превратить ее в кривое зеркало. Подлинную, а не вымышленную позицию Сталина в отношении январской Директивы проясняет один из сохранившихся документов, подписанных им. В ответ на запрос ревкома Уральской области, какого курса придерживаться в казачьих районах, Сталин 21 марта, то есть через 5 дней после принятия на Пленуме ЦК РКП(б) решения о приостановке январской Директивы, направил следующую телеграмму: «ЦК считает необходимым держать курс на разложение уральского казачества путем изоляции офицерско-кулацких элементов и привлечения бедных и средних слоев. Объявление казаков вне закона сплачивает их в единый лагерь, подрывают политику разложения, тормозит дело освобождения области. ЦК предлагает вам соответственно изменить политику по отношению к казакам. По поручению ЦК Сталин» (Филипп Миронов. Документы.., с. 704). Очевидно, что автор этой телеграммы не мог быть одновременно и автором январской Директивы. А если бы он был автором январской Директивы, то ЦК РКП(б) после Пленума не поручил бы Сталину информировать казачьи районы о новой политике по казачьему вопросу. Это несомненно. Итак, вопрос о том, кто же был инициатором и главным куратором январской Директивы, остается открытым. Между тем он очень важен и с конкретно-исторической, и с политической, и даже с теоретической точек зрения. Как следует из содержания и целенаправленности январской Директивы, она носит главным образом военный характер и прямо адресована военно-партийным работникам, возглавлявшим армейские органы на антиказачьих фронтах. На антикраснов-ском фронте это были Реввоенсовет Южного фронта, реввоенсоветы входивших в него VIII, IX и X армий, политотделы фронта, армий и дивизий, а также создававшиеся ими ревкомы на местах. Создание органов гражданской власти в освобождавшихся от белоказаков районах возглавляло Донбюро РКП(б), но и оно действовало как вспомогательный орган при Реввоенсовете Южного фронта. Январская Директива ставила перед этими органами конкретные задачи с целью разгрома белоказачьей контрреволюции, то есть являлась как бы военным приказом на самом высоком уровне. Что было именно так, подтверждают сохранившиеся документы о ходе практической реализации директивы. Она была направлена по назначению, то есть Реввоенсовету Южного фронта. 4 февраля состоялся разговор по телеграфу между Свердловым и членом Реввоенсовета Южного фронта И.И.Ходоровским, который сообщил: «Директиву ЦЕКА получили и уже сообщили армиям... Вырабатывается и завтра будет готова и сообщена к руководству и исполнению армиями подробная инструкция по осуществлению директивы ЦК». Такая инструкция была разработана, 7 февраля утверждена Реввоенсоветом Южфронта и направлена на места, для сведения — во ВЦИК и в ЦК РКП(б) (см.: там же, с. 145—146). В свете приведенных документов есть достаточные основания предполагать, что Директива была инициирована и готовилась в недрах военного ведомства, возглавляемого Л.Д.Троцким. Напомним, что с 4 января 1919 года Южный фронт находился в наступательной операции против армии атамана Краснова и Директива Оргбюро, по замыслу ее составителей, должна была способствовать разгрому белоказачьей армии. Троцкий, как председатель Реввоенсовета республики и руководитель военного ведомства, практически руководил тогда организацией вооруженной борьбы против войск Краснова, повседневно находился в связи с Реввоенсоветом Южного фронта и реввоенсоветами входивших в него армий, давал указания по важнейшим военно-оперативным и политическим вопросам. Так, по сведениям Ходоровского, 3 февраля Троцкий дал указание: «впредь до особого распоряжения военные и гражданские власти на Дону целиком подчиняются Реввоенсовету Южфронта». Реввоенсовет фронта поставил перед Троцким вопрос о том, что «проведение поставленных ЦК задач требует строгой централизации». Речь шла о необходимости создания единого органа по руководству восстановлением Советской власти на Дону. «Троцкий, — сообщил Ходоровский, — обещал сегодня (4 февраля) дать на это официальный ответ» (там же, с. 143). Такие установки фронту по многим вопросам Троцкий давал почти ежедневно. Поэтому несостоятельны, на наш взгляд, утверждения некоторых критиков, будто Троцкий, «несомненно, тоже (как и Ленин. — П.Г.) не знал о январской Директиве» (журн. «Подъем», Воронеж, 1989, № 4, с. 98). С таким утверждением, несомненно, нельзя согласиться, ибо это противоречит приведенным выше документам. Об авторстве Троцкого в составлении январской Директивы, по нашему мнению, свидетельствует ее сопоставление с известным приказом Троцкого об общем выступлении советских войск на подавление Вешенского восстания белоказаков. Их поразительное сходство и по содержанию, и по форме выражения дают основание предполагать, что оба документа написаны одной и той же рукой. «Никакой пощады станицам, которые будут оказывать сопротивление. Милость только тем, кто добровольно сдаст оружие и перейдет на нашу сторону» — это выдержки из приказа Троцкого. «Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути не допустимы» — это выдержки из январской Директивы. Таких аналогий в обоих документах много. Эти аналогии вряд ли случайны. Наконец, в «пользу» авторства Троцкого в составлении январской Директивы свидетельствует, на наш взгляд, еще один принципиальный момент. О нем очень важно вспомнить в связи с дискуссией по проблеме «расказачивания». Как известно, в теории «перманентной революции» Троцкого все крестьянство в целом, казачество, как привилегированное и военизированное сословие в особенности, считалось реакционной силой, что находилось в противоречии с ленинской оценкой расстановки движущих сил революции в России. По Троцкому, российский пролетариат мог одержать победу только при поддержке государственно организованного европейского пролетариата. Отсюда проистекало маниакальное упорство троцкистов в искусственном разжигании революции в Западной Европе, даже ценой утраты уже установленной в России Советской власти. Троцкистская концепция революции в России особенно масштабно проявилась во время острейшей борьбы в партии за заключение Брестского мира. Троцкий не видел в казачьем сословии уже происходившего в нем классового расслоения и присоединения части трудового казачества, хотя и меньшей его части, к поддержке Советской власти. Стремление Троцкого рассматривать все казачье сословие как сплошь враждебную революции массу, на наш взгляд, отразилось в январской Директиве весьма ощутимо. Такими нам представляются свидетельства о причастности Троцкого к составлению январской Директивы. Подытоживая рассмотрение этой Директивы, необходимо решительно опровергнуть, как абсолютно несостоятельные, утверждения апологетов донской белоказачьей Вандеи, будто большевики объявляли в ней войну всему казачеству поголовно. Что касается репрессивных мер против мятежных верхов казачества, то после оргии расстрелов и повешений по меньшей мере 45 тыс. сторонников Советской власти Краснов и его вандейцы заслуживали самого сурового возмездия, ибо они с головы до пят были забрызганы кровью своих бесчисленных жертв. Наемные адвокаты донских вандейцев и их сообщники в лице рати господ тряпичкиных из нынешних СМИ, разыгрывая лицемерные причитания по поводу «расказачивания казаков», в то же время дружно устраивают заговор молчания по поводу кровавых дел атамана Краснова и его янычар, малюя этих палачей непогрешимыми. Кровавыми делами янычар Краснова, их жестокостью возмущался даже генерал Деникин, по части подобных дел далеко небезгрешный человек. Его поражали «произвол и дикие самосуды» красновских янычар, «наводивших ужас и панику на население». Многие из этих кровавых оргий с беспощадной правдивостью воспроизведены на страницах шолоховского «Тихого Дона». Таковы сцены зверской расправы над правительственной экспедицией во главе с премьером правительства Донской Советской республики Ф. Г. Подтелковым и наркомом М.В.Кривошлыковым, картины нечеловеческих издевательств над пленными коммунистами Сердобского полка Красной Армии, надругательства над убитым комиссаром Лихачевым, хладнокровного уничтожения семьи красного казака Михаила Кошевого, неимоверного истязания в «казнительном отряде» старшины Прянишникова людей, заподозренных в большевизме, и т. д. Эти дикие сцены зверств красновцев взяты из реальной жизни тех дней и воспроизведены с потрясающей художественной силой в «Тихом Доне» писателем-казаком М.А.Шолоховым в назидание потомкам. ЧТОБЫ ПОМНИЛИ! Таковы правда и ложь о «расказачивании» казаков, о крайне драматических событиях истории Гражданский войны на Дону. |
| | Печать | |
|
|
|||||
