Западные и даже советские публикации характеризуют голод 1933 года в Советском Союзе как «дело рук человеческих» и даже как «искусственно вызванный». О сталинском руководстве говорится следующее — оно, дескать, ввело жесткие квоты хлебозаготовок в Украине и регионах, в которых жили кубанские казаки и поволжские немцы, для того, чтобы подавить националистические настроения и сопротивление крестьян коллективизации.
Сторонники такой интерпретации событий, опираясь на данные официальной советской статистики, утверждают, что урожай зерна 1932 года (особенно в УССР) не был аномально низким и позволял накормить все население. Так, например, Роберт Конквест ссылается на некое советское исследование засухи, чтобы показать, что условия 1932 года были гораздо лучше, чем в 1936 («не голодном») году. Джеймс Мейс, основной руководитель расследования обстоятельств голода в Украине, проведенного конгрессом США, приводит цитаты из «постсталинской» статистики, доказывая, что этот урожай был выше, чем в 1931 или 1934 году. Он ссылается на работы советских историков, в которых 1931 год представлен более тяжелым, чем 1932-й по причине засухи. Исходя из этого, он и заявляет, что урожай 1932 года не мог стать причиной массового голода.1
В качестве доказательств используются и рассказы тех, кто пережил голод. Например, в ходе слушаний, стенограммы которых опубликованы вместе с докладом конгресса, некий свидетель утверждает, что урожайность (очевидно, в его колхозе) достигала 37 центнеров с гектара, что в 2,5 раза превышает показатели средней урожайности зерновых в СССР в начале 80-х. В примечании к этому заявлению говорится: «ни один из украинских свидетелей не отзывался об урожае 1932 года как о плохом для региона своего проживания».2 В более ранних воспоминаниях, например в книге «Черные дела Кремля», звучат те же заявления. Даже Сталин в январе 1933 года говорил, что «валовой урожай зерновых в 1932 году был выше, чем в 1931», что не вызывало сомнений.3 Конквест, Мейс и другие авторы ищут главную причину голода во враждебности советского руководства и чиновников по отношению к крестьянству и определенным нациям, считая голод официально организованным геноцидом, направленным против украинцев и представителей других групп и осуществленным с помощью системы квот на хлебозаготовки.4 В упомянутой версии причин голода игнорируются несоответствия между официальными статистическими данными по урожаю зерновых в начале 30-х годов и свидетельствами, подтверждающими факт голода, а также данными из других источников, указывающих на ненадежность упомянутых статистических данных. Новые данные из советских архивов показывают, что урожай 1932 года был намного ниже, чем принято считать, что призывает нас к пересмотру теории геноцида. Плохой урожай 1932 года дополнительно усугубил ситуацию с сильным дефицитом продовольствия, широко распространенным в Советском Союзе, по крайней мере с 1931 года, и, несмотря на резкое снижение объемов экспорта зерна, привел к тому, что в 1933 году голод стал вполне вероятен (возможно, и неизбежен).5
Официальная статистика 1932 года не дает оснований безоговорочно принять на веру теорию геноцида (см. Таблицу 1). Данные по сбору зерновых в 1930—1932 гг., которые конгресс называет полученными в период «после Сталина», на самом деле представляют собой оценочные цифры, озвученные в 30-е годы. Сталин даже цитировал их на XVII съезде партии в 1934 году.6 Большинство советских и западных ученых либо приняли эти цифры в качестве достоверной отправной точки, либо сочли их незначительно заниженными, поскольку они явно были получены до введения в 1933 году системы подсчета урожайности на корню в определении объемов урожая и заготовок зерна.7 Эта система подсчета урожайности на корню завышала данные реальных урожаев на 20% и более.8 Тем не менее статистика сельского хозяйства по 1930—1932 гг., как и по 20-м годам, также оспаривалась и пересматривалась в результате политического давления.9 Данные по урожаю 1932 года отличаются особой неточностью.
План хлебозаготовок на 1932 год и объем реально собранного зерна также оказались меньше, чем в любом году того десятилетия. ЦК снизил план хлебозаготовок постановлением от 6 мая 1932 года, что позволило колхозам и крестьянам реализовывать зерно по свободным рыночным ценам. Ради стимулирования роста объемов производства зерна этот декрет уменьшил план хлебозаготовок для колхозов и единоличников с 22,4 миллиона тонн (квота 1931 года) до 18,1 миллиона тонн. В качестве частичной компенсации государство увеличило план для совхозов с 1,7 миллиона тонн до 2,5 миллиона тонн, и общий план хлебозаготовок составил 20,6 миллиона тонн. Поскольку предварительный план, составленный наркоматом торговли в декабре 1931 года, устанавливал план хлебозаготовок в объеме 29,5 миллиона тонн, то постановление от 6 мая реально понизило план на 30%. Последующими постановлениями также были снижены планы по заготовкам другой сельхозпродукции.10
Таблица 1. Официальные статистические данные по производству и заготовкам зерна в Советском Союзе и Украине (1930—1934)
* — в миллионах гектаров; 1 — в миллионах метрических тонн; 2 — в центнерах на гектар, Источники: Сельское хозяйство СССР / Ежегодник 1935, М., 1936, с. 215, 243—249, 269. И. Е. Зеленин, Основные показатели сельскохозяйственного производства в 1928—1935 / Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1965 год, М., 1970, с. 473. С. В. Кульчицький, До оцінки становища в сільскому господарстві УСРР, № 3, 1988, с. 24,26. Всеволод Голубничий, Причини голоду 1932—1933 рр., Мета № 2, 1979, с. 22—25.
Эти решения ознаменовали серьезный отход от политики прошлых лет, сфокусированной на попытке лишить советскую экономику рыночных сил. После майского постановления 1932 года советское руководство с оптимизмом считало, что торговля, осуществляемая колхозами и единоличниками, станет не менее важной в вопросе поставок продовольствия, чем заготовка зерна. Местные чиновники и иностранные обозреватели даже посчитали это постановление как указ о новом нэпе.11 Тем не менее сторонники теории геноцида преуменьшали или ложно трактовали суть этого постановления. Так, например, Мейс считает его «в целом для отвода глаз» и игнорирует не только снижение планов по хлебозаготовкам, но даже и факт невыполнения уменьшенного плана. Конквест вообще забывает упомянуть о том, что план хлебозаготовок был понижен благодаря этому постановлению, и утверждает, к уменьшению украинской квоты в плане хлебозаготовок привели обращения украинских чиновников на 3-й всеукраинской партийной конференции в июле 1932 года. На самом деле эта конференция лишь утвердила квоту, установленную постановлением от 6 мая.12
В ходе хлебозаготовочной кампании 1932 года социалистический и индивидуальный сектор суммарно сдали 18,5 миллиона тонн зерна, примерно на 10% меньше плана. Если даже учитывать объемы местных заготовок и свободной продажи зерна, оцененные приблизительно в 920 000 — 1 460 000 тонн, общий объем продажи зерна все равно не достиг уровня, установленного в плане заготовок.13 Когда стало понятно, что невыполнение плана по большей части зарегистрировано в главных зерновых регионах, особенно в Украине и на Северном Кавказе, квоты этих регионов вновь были сокращены. В ноябре 1932 года чрезвычайная комиссия, отправленная на Северный Кавказ, уменьшила здесь объем заготовок со 136 до 97 миллионов пудов. Такая же комиссия, работавшая в это же время в Харькове, понизила план заготовок зерна в Украине. По данным одного из советских украинских исследователей, общий объем снижения (очевидно, с учетом положений постановления от 6 мая) составил 2,26 миллиона тонн, а эта цифра подтверждает, что чрезвычайная комиссия уменьшила план гораздо существеннее, чем предусматривалось в постановлении от 6 мая.14 Закупленное ранее зерно и прочая сельскохозяйственная продукция была возвращена в село в виде плановых поставок продовольствия, семян, фуража и кредитов. В 1932 году в сельский сектор было возвращено около 5,76 миллиона тонн закупленного зерна — больше, чем в 1930 или 1931 году.15
Снижения плана по хлебозаготовкам на 1932 году и возврат закупленного зерна в село — эти факты никак не соответствуют широко распространенному дефициту продовольствия и голоду. После хлебозаготовок 1932 года у крестьян должно было остаться гораздо больше зерна, чем в 1931, 1933 или 1934 году (см. Таблицу 2). Тем не менее ученые, сторонники теории геноцида, говорят об отсутствии голода в 1933 или 1934 годах. Так, Мейс даже называет 1934 год самым урожайным. В детализированных официальных данных по урожаям в Украине просматривается такое же несоответствие. После закупки 4,7 миллионов тонн из 14,6 миллионов тонн урожая 1932 года у крестьян должно было бы остаться почти 10 миллионов тонн зерна или почти столько же, сколько оставалось у них после хлебозаготовок 1931 года.
Таблица 2. Объем продажи зерна и объем зерна на руках у населения (в миллионах тонн)
* — общие объемы продаж включают закупки на местах (децентрализованные), а также продажу зернами колхозами и единоличниками. Источник: Данные по зерну, возвращенному в деревню в 1931—1932, см. в Барсов, Баланс стоимостных обменов между городом и деревней, М., 1969, с.103. Оценочные данные по общему объему продаж рассчитаны по данным John T. Whitman, The Kolkhoz Market, Soviet Studies № 7, April 1956, p. 390, Table 2. Возвращено сельскому хозяйству в 1933 — Мошков, Зерновая проблема, с. 131. Возврат 1934 года — постановление ЦК от 26 декабря 1934 года «О семенной помощи колхозам» (Справочник партийного работника, вып. 9, с. 212). Обе последние цифры включают только государственную помощь семенами и продовольствием, а потому занижены. Соответственно объем чистых продаж должен быть больше, а объем остатка у населения — меньше.
Если бы названные цифры были верными, сельское население Украины (а это 22 миллиона по состоянию на 1931—1932 год) получило бы от 450 до 500 кг зерна на каждого человека после выполнения плана заготовок. А такого количества было бы более чем достаточно, чтобы избежать голода в большинстве регионов даже в условиях плохо организованного снабжения.16 Тем не менее голод, вне всякого сомнения, распространился повсеместно.
Таким образом, возникают два вопроса. Первый — почему же в 1932 году пониженные планы хлебозаготовок не были выполнены? Второй — почему же катастрофический голод возник после заготовительной кампании 1932 года, но не в тот же период в 1931, 1933, или 1934 году? Голод действительно выкосил часть населения, но даже если он стал причиной гибели 8—10 миллионов человек (а сегодня столь высокие оценки выглядят голословными заявлениями), уменьшение численности сельского населения четко отражало уменьшение количества зерна, остававшегося на руках у населения после заготовительных кампаний 1933—1934 годов. По данным официальной статистики, в 1933 и 1934 году на душу населения приходилось столько же зерна, сколько и в 1932 году.17
Все эти расчеты позволяют говорить о неточности официальных данных по урожаю 1932 года. Другие исследователи обратили внимание на упомянутые несоответствия. Наум Ясный полагал, что официальные данные по урожаю 1931 и 1932 года демонстрировали небольшой спад, «никак не соответствующий катастрофической ситуации с продовольствием» и падением численности поголовья домашнего скота. Он предлагал уменьшить официальные цифры на 5—10%. Тем не менее, по его оценкам в то время погибла только малая часть урожая. Недавно Дэниэл Броуэр указал на то, что по данным официальной статистики, урожай 1932 года был выше, а объем заготовок зерна — ниже, чем в 1931 году, что означало — «той зимой в сельской местности должно было быть больше хлеба. В то же время эмпирические данные абсолютно четко демонстрируют жуткий дефицит продовольствия в эти месяцы, а истинные причины голода еще только предстоит раскрыть». Марк Тольц подверг сомнению официальные данные по урожаю 1932 года в свете острого дефицита зерна и голода, поразившего южную часть Советского Союза в 1932 году. Официальные данные бессмысленны, пишет он, поскольку они превышают показатели урожаев 1931 и 1934 года, а ведь урожай 1934 года позволил отменить в городах продовольственные карточки. Аналогичные размышления привели С. Г. Уиткрофта, Р. У. Дэвиса и Дж. М. Купера к условному выводу о том, что «спад в производстве зерна в 1931 и 1932, а также восстановление производства в 1933 и 1934 году оказались намного существеннее, чем указывается в других источниках — как западных, так и советских». Урожай 1932 года они оценили в 55,7—61,1 миллион тонн.18
Имеющаяся в нашем распоряжении информация о методах подготовки прогнозов на урожай, используемых до 1933 года, позволят предположить, что в качестве официальных данных применялись оценки, сделанные до сбора урожая, возможно, даже оценки урожайности на корню. Практика применения подобных методик закрепилась во времена военного коммунизма: еще в 1918 году комитеты бедноты, организованные в сельской местности, оценивали объем будущего урожая «на глазок» на полях еще до уборки, а на основе этих данных определялись объемы продовольственной разверстки. Данные об урожае 20-х годов основывались на докладах сельских корреспондентов, проверяемых частично «контрольной жатвой и молотьбой». В 30-е годы на смену этой системе пришла методика сбора данных от местных чиновников и отчетов колхозов и совхозов, дополненных полномочными представителями статистических управлений и проверенными «местными экспертными комиссиями с использованием данных масштабной выборки по жатве и обмолоту». Эти выборки казались столь же подозрительными, что и более поздняя методика определения урожайности на корню. И в самом деле, по словам Аркадия Кагана, контроль точности оценки урожайности, проведенный местными чиновниками, осуществлялся с использованием «метровки» — метода, применяемого с 1933 года для определения урожайности на корню. В порядке эксперимента это осуществлялось с 1930 года, а с 1932 — проводилось регулярно. Каган не ссылается на какой-либо конкретный указ или постановление, но, судя по всему, постановление Колхозцентра в феврале 1932 года это подтверждает: правления колхозов получили предписания о проведении «контрольной молотьбы» зерна и контрольной уборки урожаев других культур для определения «выхода продукции» с гектара в соответствии с методом метровки.19
В некоторых советских источниках содержится предположение о том, что до 1933 года в данные по урожаю включались и потери. И. Е. Зеленин писал, что сведения по урожаям первой пятилетки «рассчитывались на базе данных о засеянных (и иногда об убранных) площадях и о фактической (амбарной) урожайности с гектара», но источник данных о «фактической» урожайности не приводит. Тем не менее публиковавшаяся в то время и позже информация вызывает сомнения на этот счет. Официальной цифрой советского урожая зерновых 1930 года остается цифра, озвученная Сталиным в 1934 году — 83,5 миллиона тонн. Мошков ссылается на эту цифру в своей работе, посвященной зерновому кризису, но несколькими страницами ниже приводит данные Госплана по производству зерна в 1930 году — 77,17 миллиона тонн. В этой ж таблице, в разделе «потери», указаны 0,4 миллиона тонн, но не сообщается, из чего состоят данные потери. Цифра потерь кажется слишком уж скромной (0,5%), учитывая удельный вес колхозного сектора в 1930 году (30% посевных площадей), а также огромные мотивационные и организационные трудности в этом секторе. Тем не менее в статье, вышедшей в 1931 году в одной из центральных газет сообщалось, что потери зерновых только во время уборочной кампании 1930 года «составили, как известно, 167 миллионов центнеров. Государство недополучило миллиард пудов зерна». Если цифра в 16,7 миллионов тонн корректна (а с учетом источника этой информации, данная цифра могла быть занижена), и если приведенные выше данные считать фактической (амбарной) урожайностью, то валовый урожай должен был составить от 94 до 100 миллионов тонн, что выглядит совершенно неправдоподобно с учетом огромных проблем в коллективизации. Тем не менее, если эти цифры (77 миллионов тонн и 83,5 миллиона тонн) отражали урожайность на корню, следовательно, фактический (амбарный) урожай колебался на уровне 60—67 миллионов тонн. И вот эти цифры более соответствуют возрастающему дефициту продовольствия в 1930—1931 году.20
Другие западные и советские специалисты утверждают, что в 1930—1932 году использовались системы оценки урожая на корню и иные методы оценки урожайности до уборки урожая. Отто Шиллер, атташе Германии по вопросам сельского хозяйства, служивший в Москве в 30-е годы, имел прямые выходы на правительственных статистиков, и говорил, что советские статистические данные составлялись в трех вариантах. Первый вариант предназначался для публикации, второй — для руководителей среднего звена, а третий — для высших чиновников. Исследования, проведенные советскими чиновниками, пишет он, подтвердили его наблюдения о том, что данные по сбору урожая отдельными колхозами регулярно завышались примерно на 10% — как на районном, так и на областном уровне. На основании этого он оценивал урожай 1932 года в 50—55 миллионов тонн, урожай 1933 — в 60—65 миллионов тонн, а урожай 1934 — в 65—70 миллионов тонн. Шиллер называл эти данные «цифровым оправданием за местами катастрофические трудности с поставкой продовольствия сельскому населению в 1931—1934 годах».21 Полученные уже после смерти Сталина данные по фактическому урожаю 1933 и 1934 года демонстрируют правоту оценок Шиллера по урожаю 1934 года и небольшое занижение по 1933 году. Тем не менее, его оценка урожайности 1932 года настолько ниже официальной, что остается только предполагать, что официальные данные могли быть оценкой урожая на корню или прогнозом урожайности до уборки.22
Украинский советский ученый И. И. Слинько опубликовал архивные оценки валового урожая зерна в Украине в 1931 году — 14 миллионов тонн — что гораздо меньше официальных 18,3 миллиона. Он также пояснил, что погодные условия того лета сократили фактический объем собранного урожая еще на 30—40%.23 В статье 1958 года о голоде украинский эмигрант Всеволод Голубничий утверждает, что по данным официальной статистики, практически 30% урожая зерновых 1931 года на Украине и «до 40% урожая 1932 года потеряно при уборке».24 Голубничий, правда, использовал туманное выражение «до» и не указал никаких источников, подтверждающих его слова. Несмотря на ряд статистических несоответствий, его статья позволяет в очередной раз предположить, что данные по 1932 году не отражают реального положения дел.25
Недавно советские ученые предоставили дополнительные доказательства в пользу того, что данные по урожаям 1930—1932 годов — оценки урожайности на корню. Например, В. П. Данилов утверждает, что «валовый урожай в 1932 году составил 699 миллионов центнеров, но часть его осталась на корню». Экономисты Григорий Ханин и Василий Селюнин писали, что метод оценки урожая на корню был введен во время первой пятилетки. Украинский ученый С. В. Кульчицкий четко дал понять, что чрезвычайные комиссии, направленные в ноябре 1932 года в Харьков, Ростов-на-Дону и Саратов (в момент апогея кризиса хлебозаготовок) «использовали данные так называемого биологического (на корню) определения урожайности зерновых».26 Его оценка средней урожайности 1932 года (7,2 центнера с гектара) в действительности ниже официального показателя (8,1 центнер). Такая разница говорит о том, что власть занижала прогнозы по урожаям так же, как и по планам хлебозаготовок, реагируя на плохие урожаи. Следовательно, официальные данные намного завышены.
Сказанное выше позволяет предположить, что официальная статистика сбора зерновых в 1932 году (а, вероятно, и в 1930—1931) базируется на оценках урожая, полученных до уборки, вероятно, на методах определения урожайности на корню, и фактический урожай поэтому оказывался завышенным. Ранее засекреченные архивные данные по сельскохозяйственной продукции, произведенной колхозами в 1932 году, убедительно доказывают, что реальные урожаи были гораздо меньше цифр официальной статистики. Эти данные основаны на суммарных годовых отчетах колхозов.27 Поскольку данные в этих отчетах резко контрастируют с опубликованной официальной статистикой, необходимо прояснить их источник и его точность.
По стандартному колхозному уставу образца 1 марта 1930 года каждый колхоз был обязан подготовить годовой отчет, но выполняли это требование только единицы. В 1930 году только 33% из 80 000 колхозов представили годовые отчеты, в 1931 году — всего 26,5% из 230 000 колхозов, в 1932 году — менее 40% от того же числа коллективных хозяйств. Частичное изменение административных границ регионов в 1932 году показывает, что колхозы, включенные в данную статистику, как правило, обслуживались машинно-тракторными станциями (МТС), обязанными проверять и обобщать отчеты колхозов в зоне своей деятельности (помимо системы МТС, отчеты от колхозов принимали и районные земельные управления).
Преобладание колхозов, обслуживаемых МТС, среди других коллективных хозяйств, подававших годовые отчеты, указывает на некоторую положительную роль МТС, несмотря на слабую организованность и неэффективность этих станций.28 Тем не менее это положительное влияние сдерживалось нехваткой кадров и низкой квалификацией персонала МТС и колхозов. Этот персонал, по свидетельству В. И. Звавича, советского эксперта по упомянутым отчетам, во многих случаях, «совершал грубейшие ошибки» при составлении отчетов.
Таблица 3. Колхозы в суммарных годовых отчетах
* — за исключением Северного Кавказа Источник: ЦГАНХ СССР ф. 7486, оп. 3 д. 4456 (таблицы данных о состоянии колхозов в 1932 году, составленные по материалам годовых отчетов)
Таблица 4. Колхозы, охваченные программой динамических исследований
* — всего по 12 областям Источник: ЦГАНХ СССР ф. 1562. оп. 77. д. 70. Динамика хозяйственного состояния колхозов за 1932 и 1933 гг. Данные выборочной связной разработки годовых отчетов колхозов. Вып. 1 — Областные итоги. Не подлежит оглашению. Центральное управление народнохозяйственного учета (ЦУНХУ) Госплана СССР, сектор учета сельского хозяйства, секция колхозов.
Неточные данные часто поступали и на высшие уровни власти, где их подвергали официальной критике. Заместитель начальника ЦУНХУ Госплана А. С. Попов писал в 1935 году о том, что качество годовых отчетов настолько слабо, что использовать их для анализа производительности колхозов еще слишком рано. По этой причине ЦУНХУ провело в 1932—1935 годах серию «динамических исследований, основанных на более детальном анализе годовых отчетов и прочих материалов от 12 707 колхозов (см. таблицу 4). Тем не менее Звавич приходит к выводу о том, что, несмотря на их неточность, годовые отчеты можно считать репрезентативными и в целом достоверными источниками информации о колхозах.29
По данным наркомата земледелия (НКЗ), средняя урожайность колхоза в Советском Союзе составляла 5,4 центнера с гектара, в России — 6,0 центнера, в Украине — 5,1 центнер. Эти данные значительно ниже официальных цифр (6,8, 6,5, и 8,0 соответственно), приведенных в Таблице 5.
Таблица 5. Валовый сбор зерна по регионам
* — в центнерах на гектар 1 — % объема производства колхозной продукции, предназначенной для определенного потребителя Источник: См. Таблицу 3. Официальные данные, «Сельское хозяйство СССР 1936», с. 269
Таблица 6. Сравнительные данные по посевным и уборочным площадям и собранному урожаю
* — всего по 12 областям Источник: См. Таблицу 4
Данные ЦУНХУ еще ниже: средняя урожайность по РСФСР и Украине — 5,20 и 4,98 центнера с гектара (см. Таблицу 6). И хотя эти цифры могут быть результатом ошибки в статистической выборке, они были основаны на более детальном изучении и проверке данных, предоставленных колхозами, чем данные НКЗ.
Таблица 7. Процентные изменения в валовом урожае, посевных площадях и урожайности, с 1932 по 1933 год
* — В целом по 12 областях Источник: см. Таблица 4
Данные ЦУНХУ также демонстрируют резкое увеличение урожайности в 1933 году: в Украине с 4,98 до 8,07 центнера с гектара (60%), а в РСФСР — с 5,2 до 6,03 центнеров (почти 20%). Тем не менее, по официальной статистике урожай 1933 года оказался хуже урожая 1932 года. Валовый сбор зерна в 1933 году вырос в основном за счет повышения урожайности, а не увеличения посевных площадей (см. Таблицу 7). Данные ЦУНХУ также включают сведения о площадях, действительно засеянных обследованными колхозами. Сводная статистика по этим площадям ранее не публиковалась. Советская статистика производства зерна с того периода базируется исключительно на площади посевов, вопреки тому, что советские фермеры никогда не собирали урожай полностью со всех засеянных площадей.30
Хотя урожайность по годовым отчетам и динамическим обследованиям оказалась гораздо ниже официальных статистических данных, в таких регионах, как Западная Сибирь урожайность, на самом деле, превышала официальные показатели, что еще раз доказывает — официальные данные основывались на оценке, сделанной еще до уборки.31 Архивные свидетельства низких урожаев и разрыв между архивными и официальными данными подводит к заключению о том, что власть занижала прогнозы на урожай и уменьшала планы хлебозаготовок, реагируя таким образом на плохие урожаи.32
Данные динамических обследований были опубликованы в двух таблицах в сборнике «Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов» в 1935 году. Первая таблица, основанная на исследовании ЦУНХУ, демонстрирует, что фактическая урожайность 1933 года в обследованных колхозах превысила урожайность 1932 года на 63% в Украине, на 43,5% в Белоруссии, и на 16% — в РСФСР. Вторая опубликованная таблица показывает, как вырос валовый сбор зерна на один колхоз и одного работника (см. Таблица 8).
Таблица 8. Изменение объемов валового сбора зерна в колхозах, 1932—1933 (в центнерах)
Источник: Сельское хозяйство от VI к VII съезду Советов, М., 1935, с. 35
Согласно второй таблице от 1935 года, валовый сбор вырос на 80% в Украине и на 40% в Советском Союзе. Даже учитывая существенное сокращение населения в результате голода, подобный уровень прироста очень серьезен в сравнении с малым урожаем 1932 года.33
Упомянутые архивные данные показывают, что урожай 1932 года в этих колхозах оказался значительно ниже официальных оценок. Об этом говорится и в других источниках. Мошков, например, ссылаясь на архивные данные, говорит о крайне низкой урожайности (в ряде случаев, менее 3 центнеров на гектар) во многих колхозах Украины и Северного Кавказа. Тольц писал, что урожайность зерновых на Северном Кавказе и нижнем Поволжье составила менее 4 центнеров с гектара (а на Украине лишь немного больше). Еще в 1933 году Сульковский, руководитель украинской центральной государственной комиссии по определению урожайности зерновых, сообщал, что в Украине в 1932 году во время уборки и обмолота было потеряно от 210 до 220 миллионов пудов зерна.34 Судя по таблицам ЦУНХУ, даже эта достаточно высокая оценка слишком занижена.
Колхозы, не подававшие годовые отчеты, скорее всего, находились под менее жестким контролем, и поэтому могли получать более высокие урожаи. Тем не менее, для того, чтобы считать официальные данные корректными, урожайность колхозов, не подававших годовых отчетов, должна была бы быть намного выше урожайности колхозов, составлявших отчеты. Так, например, в Украине, в случае, когда готовившие отчет колхозы показывали среднюю урожайность на уровне 5 центнеров, урожайность в остальных колхозах должна была бы достигать не менее 11 центнеров, чтобы официальная цифра в 8 центнеров (по всем колхозам) оказалась корректной. А столь высокий уровень урожайности кажется маловероятным, особенно учитывая условия того времени. В 1932 году темпы коллективизации в целом по Советскому Союзу, особенно в зерновых районах, заметно снизились в связи с оттоком крестьян в город. Скудная информация из более отдаленных регионов не позволяет предположить, что там уровень урожайности был существенно выше, чем повсеместно. С экономической точки зрения, в начале 30-х годов Западная область была вторичным регионом и отличалась низким уровнем коллективизации, но и ее не пощадил кризис хлебозаготовок и дефицит продовольствия 1932 года. В воспоминаниях о жизни в отдаленной деревне в Орловской области 1930—1934 годы называются «годами голода», во время которых люди умирали от голода по причине чрезмерных хлебозаготовок. Даже источник из числа украинских эмигрантов сообщает, что удаленные от города деревни пострадали больше, чем селения, расположенные ближе к городу.35 Иными словами, производство в колхозах, не представивших отчеты, возможно, было ниже уровня эффективности в коллективных хозяйствах, сдававших отчеты. И если годовые отчеты действительно поступали от более успешных колхозов, вполне могла наблюдаться тенденция к завышению средних показателей производства зерна.
Таблица 9. Сравнение статистики по урожайности зерновых в колхозах (год хотелось бы в этом признаться. Если украинский закон окажетовая оценка, в центнерах на гектар)
Источники: Данные наркомзема (НКЗ) получены из ЦГАНХ СССР, ф. 7486, оп. 3, д. 4456, и. 71. Стивен Уиткрофт и Р. У. Дэвис предоставили дополнительную информацию из этого архивного источника. Данные ЦУНХУ получены из ф. 1562, оп. 76, д. 160 («Колхозы в 1932 году»), приведенного в Истории советского крестьянства, М., 1986—1988, т. 2, с. 256. Данные официальной статистики — Сельское хозяйство СССР, с. 269.
Судя по официальным данным, в 1932 году колхозы собрали 66,9% общего количества урожая зерновых, а остаток был собран совхозами (9,5%) и единоличниками (23,6%). Разрозненные данные позволяют предположить, что урожайность в совхозах и у единоличников была не выше, чем в колхозах. Урожайность в совхозах Северного Кавказа, на долю которых приходилось 25% всего объема хлебозаготовок по Советскому Союзу, упала с 16 центнеров (в 1930 году) до 8,4 центнера (в 1932 году) и до 2,9 центнера в 1932 году. Объем поставок зерна этими совхозами сократился с 372 400 тонн в 1931 году до 213 500 тонн в 1932 году, и они не сумели выполнить планы по хлебозаготовкам. Украинские совхозы, на долю которых приходилось еще 20% общего плана заготовок совхозного зерна по Советскому Союзу, выполнили только 60% плана в размере 475 000 тонн, предусмотренного постановлением от 6 мая. Тем не менее, по официальным данным, производство зерна составило 1,56 миллиона тонн. Столь большую разницу между выполнением плана и фактическим урожаем объяснить трудно. Это объяснимо только в том случае, если данные по совхозному урожаю (как и по колхозам) основаны на оценках, сделанных еще до уборки, а сами цифры завышены.36
По официальным данным, в 1932 году единоличники засеяли 21,4% посевных площадей, но при этом на их долю пришлось 23,6% валового производства зерна. Следовательно, они показали несколько более высокую производительность, чем колхозы и совхозы. В то же время, судя по всему, единоличники провалили план хлебозаготовок (который был снижен и для них) даже в большей степени, чем колхозы и совхозы. В Украине он выполнили только 39,5% плана.37 Если считать выполнение плана критерием производительности, то совхозы и единоличники должны были собрать гораздо меньше зерновых, чем показано в официальной статистике. Статистические данные из годовых отчетов показывают, что официальные данные по производству в колхозах основаны на методах биологической оценки (оценки на корню), осуществлявшейся еще до уборочной кампании. Судя по другим источникам, можно предположить, что эти методы оценки применялись в 1932 году и по отношению к единоличникам, а, возможно, и к совхозам.38 Следовательно, собранные ими урожаи, а значит, и весь урожай зерновых 1932 года, также завышены.
Степень упомянутого завышения можно вычислить примерно — методом экстраполяции архивных данных по колхозам. Официальная статистика по урожайности в советских и украинских колхозах (6,8 центнера и 8,0 центнера) близка к средней урожайности для всех секторов (7,0 и 8,1 центнера). Вполне допустимо предположить, что архивные данные по урожайности в колхозах (6,4 и 5 центнеров) близки к реальной средней урожайности по всем секторам. Следовательно, данные по производству в колхозах, указанные в годовых отчетах, можно использовать в качестве базы для оценки общего объема производства зерна в 1932 году. Таким образом, для Украины официально засеянная посевная площадь (18,1 миллиона гектаров) за вычетом реально засеянного и собранного урожая (93,8%) составляет 17 миллионов гектаров, что при умножении на среднюю урожайность (приблизительно 5 центнеров) позволяет получить общий объем урожая — 8,5 миллиона тонн или менее 60% от официально заявленных 14,6 миллионов тонн. Судя по всему, эта итоговая цифра соответствует заявлению Голубничего о том, что в 1932 году в Украине погибло около 40% урожая. Можно провести подобные вычисления и по Советскому Союзу в целом: расчетная посевная площадь (99,7 миллионов гектаров) сокращается на 7% (по данным ЦУНХУ) до 92,72%, а при умножении на показатель средней урожайности НКЗ (5,4 центнера), мы получаем общий объем советского урожая на уровне 50,06 миллионов тонн, что почти на 30% ниже официальной цифры (69,87%), и близко к данным, предсказанным Шиллером.
Если урожай в колхозах, совхозах и у единоличников, не готовивших годовые отчеты, был ниже, чем в отчитавшихся колхозах, то урожай 1932 года мог быть гораздо ниже 50 миллионов тонн.39
Низкий урожай 1932 года был вызван рядом экономических, организационных и политических факторов. Все это, равно как и статистические данные, вызывает серьезные сомнения в правдивости утверждений о том, что урожай был хорошим, а голод бы вызван искусственно.40 Если урожай был действительно настолько низок, то голод в первую очередь стал бы следствием реальной нехватки продовольствия. Свидетельства о широком географическом распространении дефицита продовольствия и голода в деревне и городе в 1932—1933 годах служат мощным аргументом в поддержку данной теории.
Таблица 10. Расчет средневзвешенной урожайности зерновых на основе опубликованной статистики из «Колхозы в 1932 году» и официальных данных
Примечание: средневзвешенная урожайность (колонка 1) рассчитана на основе общей площади посевов и урожаев, снятых в упомянутых выше регионах (колонки 2 и 3): 5,5 58 141;8 318 406,5 Официальные данные о посевной площади и урожаях в регионах, не упомянутых в таблице, ВСЕГО*: 5,65; 10 977,9; 72 143,2 Средневзвешенная урожайность по СССР, в том числе и по не включенным в Таблицу регионам: 5,65; 69 119,7; 390 549,7
* — официальные данные по урожаям колхозов, не включенных в опубликованные данные из сборника «Колхозы в1932 году» «Сельское хозяйство СССР», с. 271: Карельская АССР — 225,2; Башкирская АССР — 11 782,1; Казахская АССР — 20 361,6; Каракалпакская АССР — 99,1; Киргизская АССР — 3 455.6; Якутская АССР — 275,9; Нижегородский край — 19 686,2; Восточносибирский край — 10 461,9; Дальневосточный край — 3 442,5, Таджикская ССР — 2 353,1 (итого — 72 143,2) Источники: В отношении средней урожайности см. «Колхозы в 1932 году», Таблица 9. Данные по площадям посевов взяты из сборника «Сельское хозяйство СССР», с. 252—259.
Фрагментарные сведения говорят о том, что ситуация с острой нехваткой продовольствия преобладала в большинстве регионов. Как уже указывалось выше, голодание и смерть от голода имели место в Смоленске и Орловской области. В одном из отчетов из центрально-черноземной области говорится о трудностях, вызванных существенным дефицитом продовольствия в колхозах и о «массовых случаях опухания от голода и смертности».41 Бывший белорусский колхозник утверждал, что Белоруссия также пострадала от голода. Советский специалист по Поволжью писал о «значительных трудностях с поставками продовольствия» в 1931—1933 годах. Советский писатель, проживавший в деревне неподалеку от Саратова, в начале 30-х сообщал о случаях массовой смертности. Британское посольство получало сведения о массовом сопротивлении заготовкам зерна в Новосибирске. Канадский специалист по сельскому хозяйству Эндрю Кэрнс, объехавший летом 1932 года почти все главные зерновые регионы, в сибирском городе Славгород столкнулся с толпами людей, поведавших ему о том, что деревни пусты, а жители сельской местности ежедневно гибнут от голода.42
Голод поразил не только сельские районы. Коллективизация в 1930—1933 году не избавила от проблем с поставками продовольствия. Напротив, на протяжении этих лет объемы поставок продовольствия в города снижались, а критический момент наступил в 1932—1933 годах.43 Стремительный рост городского населения в годы первой пятилетки привел на промышленные стройки и в города более 10 миллионов жителей села, и количество граждан, получавших продукты по карточкам, выросло с 26 миллионов в 1930 году до 40 миллионов в 1932 году.44 Объемы производства продовольственной продукции сократились, и, несмотря на увеличение планов по хлебозаготовкам, количество продуктов для города катастрофически уменьшалось, а запасов было значительно меньше, чем требовалось по карточкам. В 1931 году правительство уменьшило нормы пайков для многих категорий граждан, исключив из карточной системы снабжения целые группы рабочих и даже города. Еще более жесткие ограничения были введены в 1932 году. В сообщении британского посольства от 4 мая 1932 года отмечается, что несмотря на определенное снижение поставок продуктов в Москву, в провинции ситуация была гораздо хуже. Были сокращены нормы для рабочих, а их семьи вообще не получали пайков, и им приходилось тратить все деньги на покупку еды на продуктовом рынке. В сообщении, датированном серединой июля, говорится, что «дефицит продовольствия — вот основная трудность, стоящая сейчас перед страной». Отчеты Кэрнса содержат сведения об уменьшенных пайках (но даже и таких пайков часто не хватало), о «фантастически» высоких ценах, и об ограниченном количестве продуктов на рынках больших и малых городов. Украинские иммигрантские источники также сообщают о «отчаянной нехватке продуктов» в украинских городах.45
В 1932 году усиливающийся дефицит продовольствия физически ослабил рабочих, вынудив многих из них бросить работу и отправиться на поиски пищи. Во многих отраслях промышленности текучесть кадров превышала 100% каждые несколько месяцев, а уровень промышленного производства упал до показателей 1928 года. Недавние исследования по Днепрострою показывают, что, хотя голод 1932—1933 гг. нанес сельской местности больше ущерба, чем городам, тем не менее, «даже в городах он пагубно сказывался на здоровье населения». Хлебные нормы неуклонно снижались, при этом часто хлеб по ним не выдавали полностью. Рабочим приходилось уходить с работы, чтобы выстоять в длинных очередях за хлебом, а тиф, туберкулез и оспа получили широкое распространение. Судя по отчетам из нескольких советских городов, опубликованным в эмигрантской прессе, в течение 1932 года цены на продукты намного превысили заработную плату рабочих. Рабочие и служащие распродавали все свое имущество, чтобы купить хлеб. Процветало воровство, а перспектив улучшения ситуации не наблюдалось. Рабочие оставляли фабрики, крестьяне бросали колхозы, и в итоге миллионы людей мыкались по стране в поисках лучшей жизни. В качестве ответной меры правительство в конце 1932 году возродило царский институт внутренних паспортов.46
Положение ухудшилось в первой половине 1933 года. В исследованиях, опубликованных в меньшевистской прессе, речь идет о том, что в тот период «внимание населения (Москвы) было полностью приковано к голоду», и потому этот вопрос должен был быть «всепоглощающим и в остальных регионах, где проблема голода стояла намного острее». К маю горожане не видели «съедобного хлеба» уже полгода, а города были переполнены голодающими детьми. По данным Морис Хиндус, вторая пятилетка началась (в 1933 году) с продовольственного кризиса, более страшного, чем голод 1921 года, и с самыми низкими продовольственными нормами за десятилетие (причем они продолжали уменьшаться). Осенью 1932 года хлебные нормы для киевских рабочих были урезаны с 2 до 1,5 фунта, а хлебные пайки служащих — с 1 до 0,5 фунта. В середине июля 1933 года посольство Великобритании сообщает о жутком дефиците продовольствия, случаях гибели людей от голода и распространению связанных с этим явлением заболеваний в провинциальных городах и даже в Москве. Подобные сведения о масштабном недовольстве рабочих по поводу уменьшения продуктовых пайков, забастовках, и покидании фабрик, появляются в нескольких зарубежных изданиях.47
Рыночные цены на зерно и прочие продукты говорят о суровости и длительности дефицита продовольствия в 1932—1933 гг. Цены, особенно на хлебную продукцию, только за первые месяцы 1932 года выросли более чем в 2 раза, продолжая стремительно расти в 1933 году. Цены на зерно и муку достигли апогея в июне 1933 года. Тем не менее, сразу после сбора урожая 1933 года цены резко упали — стоимость зерна к декабрю снизилась на 60%. Падение цен по большей части стало результатом политики правительства, вынуждавшего кооперативы реализовывать часть заготовленного зерна по ценам, которые были несколько ниже цен на крестьянских рынках. Неэффективность данной политики (вплоть до конца 1933 года) подтверждается нехваткой продовольствия в то время.48
Данные о смертности в советских регионах в начале 30-х годов, собранные ЦУНХУ и недавно опубликованные Уиткрофтом, демонстрируют — наиболее тяжким голод бы в некоторых областях Украины, но, тем не менее, голодали не только в Украине. Смертность в городе и деревне в 1933 году значительно превысила показатели 1932 года в большинстве регионов, а в Поволжье, на Урале, в Сибири и центральных аграрных регионах приближалась или равнялась показателям смертности в Украине. Эти сведения подтверждают выводы М. Максудова, основанные на данных переписи населения 1959 года, и недавние заявления советских украинских авторов Кульчицкого и Дьяченко о том, что голод поразил не только Украину и Северный Кавказ, но и Поволжье (по данным украинских ученых, от Горького до Астрахани), Центрально-черноземную область, районы Урала и Казахстана. Кроме того, как указывает один из украинских исследователей, пострадали даже такие регионы, как Вологда и Архангельск.49
Дефицит продовольствия и его последствия усилили оппозицию сталинскому руководству в партии. По данным Бориса Николаевского, голод, охвативший страну к 1932 году, и последующий спад производства стали причиной образования «антисталинского большинства» в Политбюро, поддерживавшего «платформу Рютина» и прочие оппозиционные программы. Члены партии и правительственные функционеры были недовольны нехваткой продовольствия и заготовительной кампанией 1932 года. Чтобы подавить недовольство, правительство в конце 1932 года инициировало суровые чистки на Северном Кавказе и в Украине, а в следующем году распространило их на всю страну.50
Снижение урожая привело и к уменьшению государственных запасов зерна для продажи за рубеж. Запасы начали таять после урожая 1931 года, пострадавшего от засухи, и последующих заготовительных кампаний, что вызвало голод в Поволжье, Сибири и других регионах. В 1932 году советское руководство было вынуждено вернуть зерно в эти регионы. Низкий урожай 1931 года и возвращение зерна в регионы, пострадавшие от голода, вынудило правительство сократить объем экспорта зерна с 5,2 миллиона тонн в 1931 году до 1,73 миллиона тонн в 1932 году. В 1933 году экспорт зерна был сокращен до 1,68 миллиона тонн. Зерно, вывезенное за рубеж в 1932 и 1933 году, могло бы накормить многих людей и облегчить последствия голода: так, например, 345 000 тонн, проданных на экспорт в первой половине 1933 года, могли бы обеспечивать 2 миллиона человек ежедневным рационом (1 килограмм) на протяжении полугода. И тем не менее этот объем экспорта составил всего половину от 750 000 тонн, экспортированных в первой половине 1932 года.51 Вопрос о том, каким образом советское руководство рассчитывало баланс понижения объемов экспорта и сокращения внутренних поставок продовольствия, остается без ответа, но доступные нам источники говорят о том, что дальнейшее сокращение или прекращение экспорта советского зерна могло бы привести к катастрофическим последствиям. В начале 30-х годов цена зерна на мировом рынке упала, и условия внешней торговли стали неблагоприятными для Советского Союза. Задолженность государства росла, а потенциальная возможность погашения долгов уменьшилась. Западные банкиры и чиновники уже начали задумываться о возможности конфискации советской собственности за границей и отказе в дальнейшем кредитовании в случае возможного дефолта Советского Союза. Таким образом, отказ от экспорта мог бы поставить под угрозу реализацию плана индустриализации, и, по мнению некоторых обозревателей, даже стабильность режима.52
Хотя правительство не прекратило поставки на экспорт, оно пыталось облегчить последствия голода. 25 февраля 1933 года декретом ЦК были выделены ссуды в виде семенного фонда: 320 000 тонн для Украины и 240 000 тонн для Северного Кавказа. Семенные ссуды получили также в Нижнем Поволжье и, вероятно, в других регионах. Кульчицкий приводит данные украинских партийных архивов, доказывающие, что общая помощь Украине к апрелю 1933 года превысила 560 000 тонн, в том числе свыше 80 000 продовольствия. Помощь только Украине на 60% превышала объем зерна, экспортированного за тот же период. Общий объем помощи пострадавшим от голода регионам более чем в 2 раза превысил объем экспорта за первое полугодие 1933 года. Судя по всему, тот факт, что больше помощи не оказывалось, стал еще одним последствием плохого урожая 1932 года. После неурожаев 1931, 1934 и 1936 годов заготовленное зерно было возвращено крестьянам за счет сокращения объемов экспорта.53
Низкий урожай 1932 года говорил о том, что у правительства нет достаточных количеств зерна для поставок продовольствия и семян городу и деревне, а также на экспорт. Власти сократили все, что было возможно, но в итоге интересы деревни оказались на последнем месте. Суровые планы хлебозаготовок 1932—1933 гг. способствовали облегчению ситуации с голодом только в городах. Без хлебозаготовок в городах был бы такой же уровень смертности, как и на селе (хотя, как отмечалось выше, уровень смертности в городе также поднялся в 1933 году). Суровость и географический масштаб голода, резкое сокращение объемов экспорта в 1932—1933 гг., потребность в семенах, и хаос, царивший в Советском Союзе в те времена — все эти факторы подводят нас к выводу о том, что даже полное прекращение экспортных поставок было бы недостаточным инструментом для предотвращения голода.54 В такой ситуации трудно согласиться с версией о том, что голод стал результатом хлебозаготовок 1932 года и сознательным актом геноцида. Именно низкий урожай 1932 года привел к неизбежности голода.
И хотя низкий урожай 1932 год можно считать смягчающим обстоятельством, правительство все-таки несет ответственность за лишения и страдания советского населения, пережитые им в начале 30-х годов. Представленные здесь данные позволяют более точно оценить последствия коллективизации и насильственной индустриализации, чем можно было сделать ранее. В любом случае эти данные показывают, что последствия этих двух программ оказались хуже, чем предполагалось.
Кроме того, они доказывают, что голод действительно имел место, и был вызван провалом экономической политики, «революцией сверху», а не «успешной» национальной политикой, направленной против украинцев и других этнических групп. Представленные в данной работе данные могут помочь не только в переоценке голода как явления, но также в переоценке всей советской экономики в период первой пятилетки и последующие годы.
Примечания:
1 Голоду посвящено немало литературы. Основные работы: Комиссия по голоду в Украине, Расследование голода в Украине 1932-1933: отчет конгрессу, Washington, 1988. Процитированные выводы см. Robert Conquest, Harvest of Sorrow, New York, 1986, pp. 264—265, 222 и Investigation, pp. 69—70. В работах других авторов, особенно украинского происхождения, подобные аргументы звучат, например в: Roman Serbyn and Bohdan Kravchenko eds, Famine in Ukraine, Edmonton, 1986.
2 Investigation, p.191. В начале 80-х средняя урожайность в СССР составляла 1,5 метрической тонны (15 центнеров) с гектара; FAO Production Yearbook, Rome, 1985, p. 39, table 15, 107ff (по моим подсчетам).
3 S.O. Pidhainy и другие, The Black Deeds of the Kremlin: A White Book, Detroit, 1955, pp. 489, 531, 547; один из редакторов утверждал, что этот урожай был очень слабым, с. 435. И. Сталин, Сочинения, М., 1945—1953, т. 13, с. 216. Сильнейшая засуха поразила Сибирь, Поволжье и Урал в 1931 году.
4 Примеры доводов в пользу теории геноцида, см. Conquest, Harvest of Sorrow, pp. 323—330; Pidhainy, Black Deeds, pp. 29—119, 433 ff; и Ivestigation, chap. 1. Голод все чаще представляют актом геноцида, сопоставимым с холокостом, см., например, статью Мейса о голоде в книге Israel W. Charny, Toward the Understanding and Prevention of Genocide: Proceedings of the International Conference on Holocaust and Genocide, Bouder, 1984, pp. 67—83.
5 Такая интерпретация голода считается сомнительной из-за некритического отношения к источникам и предвзятости. R.W.Davies, обзор Harvest of Sorrow Dе'» tente, № 9/10, 1987, pp. 44—45; Stephan Merl, Entfachte Stalin die Hugersnot von 1932—1933 zur Ausloeschung des ukrainischen Nationalismus? / Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas 37, № 4,1989, ss. 569—590.
6 И. Сталин, Сочинения, М., 1945—1953, т. 13, с. 320.
7 См., например, Naum Jasny, The Collectivized Agriculture of the Soviet Union, Stanford, 1949, p. 539; D. Gale Johnson, Arcadius Kahan, Soviet Agriculture: Structure and Growth / Comparisons of the United States and Soviet Economies, Joint Economic Committee of the Congress of the United States, Washington, 1960, part 1, p. 231; Юрий А. Мошков, Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации, М., 1966, с. 231, таблица; S.G. Wheatcroft, A Reevaluation of Soviet Agricultural Production in the 1920s and 1930s / The Soviet Rural Economy, Totowa, 1983, p. 42; and Holland Hunter, Soviet Agriculture with and without Collectivization, 1928—1940, Slavic Review № 47, Summer 1988, p. 205. Оценки прочих исследователей варьируют между 62 и 68 миллионами тонн и мало чем отличаются от официальных советских данных. Многие исследователи — от советских ученых до украинских иммигрантов — принимали данные советской статистики как данность. Pidhainy, Black Deeds, pp. 63—64; Moshe Lewin, Taking Grain: Soviet Policies of Agricultural Procurements Before the War / The Making of the Soviet System, New York, 1985, p. 6; История крестьянства СССР: история советского крестьянства, М.,1986, т. 2, с. 260; Conquest, Harvest of Sorrow, p. 222; Investigation, p. 70.
8 Система подсчета урожайности на корню введена декретом СНК от 17 декабря 1932 года. Декрет учреждал сеть межрайонных комиссий, подчиненных областным и центральным государственным комиссиям (ЦГК) при СНК для оценки урожайности. Межрайонные комиссии снимали урожай с нескольких выборочных квадратных метров на землях колхозов и на базе этих данных прогнозировали местную урожайность, служившую основой для расчета урожайности по области и всему Союзу, а также для определения планов хлебозаготовок. Скидки на потери в размере 10% допускались только до 1939 года. Поскольку реальные потери зерна в процессе уборки составляли не менее 25% расчетного урожая, этот метод оценки урожайности завышал реальные показатели как минимум на 15%. Отменил эту систему Никита Хрущев. См. М. А. Вылцан, Укрепление материально-технической базы колхозного строя во второй пятилетке (1933—1937), М., 1959, с. 119—122. Он же: Методы исчисления производства зерна в 1933—1940 годах / Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1965, М., 1970, с. 478—481. И. Е. Зеленин, Основные показатели сельскохозяйственного производства в 1928—1935 / Ежегодник по аграрной истории, с. 465—466.
9 См. R.W.Davies, The Socialist Offensive, vol 1, The Collectivization of Soviet Agriculture, 1929—1930, Cambridge, 1980, pp. 65—68; Wheatcroft, Reevaluation, pp. 37—38. См. также статью В. В. Осинского, руководителя ЦГК о необходимости точной статистики, «Известия», 9 марта 1932 года.
10 Постановление от 6 мая в: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», М., 1983—1987, т. 5, с. 366—369. Торговля колхозов и крестьян по кооперативным ценам была легализована в октябре 1931 года. По поводу предварительного плана, см., Мошков, Зерновая проблема, с. 201. Последующие декреты обсуждаются в: С. М. Горелик, А. И. Малкис, Советская торговля: очерки теории и практики торговли в СССР, М-Л., 1933, с. 125, и John T.Whitman, The Kolkhoz Market, Soviet studies № 7, April 1956, p. 387.
11 См. Мошков, Зерновая проблема, с. 195—197; R.W. Davies, Models of the Economic System in Soviet Practice, 1926—1936» / L'Industrialisation de l'URSS dans les annees trente, Charles Bettelheim, Paris, 1982, pp. 17—30, and R.W. Davies, The Socialist Market: A Debate in Soviet Industry, Slavic Review № 43, Summer 1984, p. 202. Вскоре после майского постановления Валериан Куйбышев равноценно оценил заготовки и колхозную торговлю в качестве источников поставок, см. цитату в книге Мошкова, Зерновая проблема, с. 200. В октябре Лазарь Каганович заявил, что «главная задача — организовывать и распространять советскую колхозную торговлю как наиболее важный инструмент улучшения снабжения и дальнейшего укрепления смычки города с деревней». Г. Я. Нейман, Пути развития советской торговли, М., 1934, с. 83. О мнениях местных чиновников, см., например, июльское выступление наркома земледелия Я. А. Яковлева в: Вопросы организации социалистического сельского хозяйства, М., 1936, с. 389—390. Мнения иностранных наблюдателей см. в «Neo-NEP?», Osteuropa, July 1932, 567ff.
12 Высказывание Мейса приведено в Investigation, p. 72; слова Конквеста в Harvest of Sorrow, pp.175, 222. Постановление легализовало только свободу рыночных цен, поскольку колхозная торговля была узаконена еще раньше. Резолюцию украинской партийной конференции по поводу принятия майского плана заготовок см. в Истории коллективизации сельского хозяйства Украинской ССР, Киев, 1971, т. 2, с. 611.
13 Проект второго пятилетнего плана, М., 1934, т. 1, с. 370; А. А. Барсов, Баланс стоимостных обменов между городом и деревней, М., 1969.
14 О решении комиссии по сокращению планов заготовок сообщалось в местной прессе. См. «Колхозная правда», 7 ноября 1932 года. О харьковской комиссии — Н. И. Ткач, Борьба партийных организаций Украины за поднятия колхозного производства в период между XVII и XVIII съездами ВКП(б) (1934—1938) / Из истории социалистического и коммунистического строительства на Украине (1934-1961), Киев, с. 5, где указано, что план заготовок для Украины был сокращен на 138 миллионов пудов. О специальной комиссии см. С. В. Кульчицкий, До оцінки становища в сільському господарстві УСРР, Український історичний журнал, № 3, 1988, с. 23—24 и Выльцан и другие, Коллективизация сельского хозяйства СССР: пути, формы, достижения, М., 1981, с. 274. Комиссия также побывала в Саратове, в Нижнем Поволжье, но я не нашел сообщений о снижении планов заготовок ни в одной из двух местных газет этого региона («Советская деревня» за 1932 год, «Поволжская правда» за 1933 год).
15 См. также А. А. Барсов, Баланс, с. 99—105. Он же: Сельское хозяйство и источники социалистического накопления в годы первой пятилетки (1928-1932), История СССР, № 3, 1968, с. 71.
16 По 1933 году см. Investigation, p. XVIII; по 1934 — Bohdan Kravchenko, The Man-Made Famine of 1933 in Soviet Ukraine, Roman Serbyn and Bohdan Kravchenko eds, Famine in Ukraine, p. 21. Численность украинского сельского населения сократилась с 23,67 миллиона в 1926 году до 19,76 миллиона в 1939, а пик миграции в города (свыше 8 миллионов человек) произошел в 1931-1932. См. Frank Lorimer, The Population of the Soviet Union, Geneva, 1946, pp. 150, 158. По данным Романа Сербина, Голод 1921—1923: модель для 1932—1933 рр. / Голод на Україні, Сербин и Кравченко, с.152, указано, что средний украинец потреблял 17,6 пуда зерна в год (288 кг), а 12 пудов (196 кг) считалось прожиточным минимумом.
17 О смертности от голода, см. В. П. Данилов, Дискуссия в западной прессе о голоде 1932—1933 годов и «демографической катастрофе» 30—40-х годов в СССР, Вопросы истории, № 3, 1988, с. 116—121, и R.W. Davies, Harvest of Sorrow, pp. 44—45. Недавно опубликованные данные по переписи населения в Советском Союзе доказывают, что уровень смертности от голода был гораздо ниже высоких цифр, названных (В. В. Цаплин, Статистика жертв сталинизма в 30-е годы, Вопросы истории, № 4, 1989, с. 178); Stephen Wheatcroft, Moe Light on the Scale of Repression and Excess Mortality in the Soviet Union in the 1930s?, Soviet Studies № 42, 1990, pp. 355—367; Alec Nove, How Many Victims in the 1930s?, Soviet Studies № 42, 1990, pp. 369—373. Зерно, выданное в декабре 1934 года в качестве продовольствия, фуража, семенного фонда — 69 миллионов пудов (1,14 миллиона тонн) — не опровергает данного заключения. Справочник партийного работника, вып. 9, 1935, с. 212.
18 Ясный, Коллективизированное сельское хозяйство, с. 539—540, 551—556. Damiel Brower, Collectivized Agriculture in Smolensk: The Party, the Peasantry and the Crisis of 1932, Russian Review № 32, April 1977, p. 162. Броуэр ошибочно приводит официальные цифры, ссылаясь на оценочные данные Моше Левина. Марк Тольц, Сколько же нас тогда было?, Огонек, № 51, 1987. Тем не менее, в последующих выпусках Сергей Дьяченко использует официальные цифры, вновь доказывая, что урожай не был причиной голода (Страшные месяцы, Огонек, август 1989). S.G. Wheatcroft, R.W. Davies, J.M. Cooper, Soviet Industrialization Reconsidered: Some Preliminary Conclusions about economic Development between 1926 and 1941, Economic History Review, 39, № 2, 1ься. Если украинский закон окажет 986, pp. 282—283.
19 Dorothy Atkinson, The end of the Russian Land Coomune, 1905—1930, Stanford, 1983, p. 193. Имя Осинского, руководителя ЦГК, ответственной за введение системы оценки урожайности, связано с планами конца эпохи военного коммунизма по установлению мощного государственного контроля над производством сельхозпродукции. См. Silvana Malle, The Economic Organization of War Communism, 1918—1921, Cambridge, 1985, pp. 446—448. Об изменениях в системе, см. Материалы по балансу советской национальной экономики, 1928—1930 (S.G. Wheatcroft, R.W. Davies, Cambridge, 1985, p. 294); Аркадий Каган, Советская статистика сельскохозяйственного производства, Советское сельское хозяйство и крестьянство (Roy D. Laird, Lawrence, 1963, p. 141). Данные по обмолоту должны были использоваться для оценки производительности труда колхозников и соответственно для начисления им трудодней, см. «Известия», 11 февраля 1932 года.
20 Зеленин, Основные показатели, с. 464. См. также Wheatcroft, Davies, Materials, p. 294. Мошков, Зерновая проблема, с. 226, таблица после с. 230. По поводу этих двух противоречивых оценок см. также Davies, Collectivization of Soviet Agriculture, pp. 348—350. По поводу организационных и мотивационных трудностей, см. Davies, The Soviet Collective Farm, Cambridge, 1980, pp. 139—140 и И. И. Слинько, Социалистическая перестройка и техническая реконструкция сельского хозяйства Украины (1927—1932, Киев, с. 260. «Социалистическое земледелие», 27 августа 1931. 167 миллионов центнеров — это несколько больше одного миллиарда пудов. Ни в одном из советских или западных исследований мне не попадалось упоминаний об этой статье или представленных в ней данных. По поводу неуклонного спада объемов поставок продовольствия городу, см. John Barber, The Standard of Living of Soviet Industrial Workers, 1928—1941, L'Industialisation de l'URSS.
Марк Б. ТАУГЕР
Источник |
