Миф :: Ленин – «адвокат, не выигравший ни одного дела», Ленин – «бездарный адвокат». Так ли это?
Милосердный самарянин
Первым подзащитным Ульянова был портной Муленков из села Шиланский Ключ, он обвинялся в «богохулении». Дело было так: пьяный Муленков в бакалейной лавке «матерно обругал бога, пресвятую богородицу и пресвятую троицу». Потом перешел на государя императора и августейшую фамилию. Смысл этой части его «хулы» в переводе с матерного был таков: «государь неправильно распоряжается…» Лавочник Борисов написал донос на Муленкова, сын лавочника развил тему на допросе. Доносители и следствие старались упечь Муленкова подальше и подольше. Например, свидетельские показания об оскорблении императора появились позднее и, к счастью для портного, не вошли в обвинительное заключение. Задним числом появилось и утверждение свидетеля, что богохульник «довольно твердо стоял на ногах» (в то время опьянение было смягчающим вину обстоятельством, а не отягчающим, как сейчас). Обвинение было сформулировано так: «произнесение в публичном месте слов, имеющих вид богохульства». Если бы прокурор доказал, что это было преступление «с умыслом совершенное», оно каралось бы каторгой сроком до 15 лет.
Итак, умышленно, или по пьянке с языка сорвалось? Этот вопрос был решающим. Дело сочли настолько важным, что слушалось оно при закрытых дверях без участия присяжных.
Разумеется, помощник присяжного поверенного Ульянов обратил внимание суда на ошибки следствия, несоответствия в показаниях свидетелей и сумел доказать, что Муленков был сильно пьян, следовательно, действовал неумышленно. Затем он пытался объяснить душевное состояние портного в момент совершения преступления. А какое может быть душевное состояние у сельского портного почти без заработка и иных средств существования? Отсюда и пьянство, и неверие, и воровство. По поводу оскорбления высоких особ защита была бессильна, поэтому Ульянов лишь напомнил суду о том, что закон обязывает судей не выходить за рамки первоначального обвинения. Оправдать Муленкова было невозможно, но весьма мягкий приговор – год тюрьмы – был большим успехом молодого адвоката.
Но на этом мытарства Муленкова, а с ним и Ульянова, не окончились. Через месяц с небольшим Муленков снова предстал перед судом – теперь по обвинению аж в четырех кражах: будто бы он украл 2 рубля 60 копеек все у того же лавочника Борисова; похитил пальто у крестьянина Желтухина; подозревался в краже нескольких рубах у Афимьи Прокаевой и покушался на имущество крестьянина Селичева.
Вообще говоря, в судебной практике того времени преступления против собственности карались очень строго и почти не оправдывались. В Самаре особенно, потому что присяжными выступали преимущественно купцы и зажиточные крестьяне – лица, так сказать, кровно заинтересованные в самом суровом наказании, «чтоб другим не повадно было».
Помощнику присяжного поверенного Ульянову удалось оспорить почти все доказательства по делу. Однако присяжные сочли его виновным по одному эпизоду – в краже денег у лавочника Борисова. У защитника оставалась еще одна возможность – обратиться к суду перед вынесением приговора. И он попросил назначить наказание по совокупности: за богохульство и кражу. Суд учел доводы защиты и приговорил Муленкова за кражу к 8 месяцам тюрьмы, но по совокупности ограничился уже назначенным годом заключения.
Помощник присяжного поверенного Ульянов стал довольно известной личностью. Подсудимые сами избирали его для своей защиты. Клиентами Ульянова были почти исключительно люди неимущие, обвинявшиеся в мелких кражах. Именно эти преступления участились многократно, а виной тому был страшный голод, охвативший в 1891 году 17 губерний Поволжья и Черноземного центра. Самара – хлебная столица – стала вдруг столицей голода.
Неудивительно, что и количество краж достигло небывалого уровня. Обокрали, к слову, и купца Рытикова, у которого снимали квартиру Ульяновы. Две трети обвиняемых были крестьяне. Почти все клиенты Ульянова совершали преступления от безысходности. Безработные «запасной канонир» Тишкин и плотник Зорин обвинялись в том, что угнали лошадь с упряжью, стоявшую у публичного дома, с целью продажи (извозчик Горшков, надо думать, зашел в сие заведение погреться). На самом деле, было так: агенты полиции Комаровский и Маштаков заметили двух оборванцев, выяснили, что оба не имеют работы. Агенты позвали их в трактир и хорошенько угостили. Выдавая себя за скупщиков краденых лошадей, агенты предложили Тишкину и Зорину угнать для них лошадь и привести к ним в условленное место на берегу Волги. Тишкин и Зорин так и сделали, но в условленном месте их ждали не барыги, а полицейская засада.
Итак, подсудимые пойманы с поличным, оба во всем признались. Конокрадов на Руси всегда ненавидели, поэтому на снисхождение присяжных рассчитывать не приходилось. К тому же Тишкин был прежде судим. Что оставалось защите?
Ульянов сосредоточил внимание суда на подстрекательстве агентов, на том, что они спровоцировали подсудимых на преступление. Более того, полиция допустила совершение преступления, которое она могла предотвратить. Защитник обрисовал бедственное положение, в котором оказались подсудимые – к голоду прибавился еще и холод, дело-то было в январе. Ульянов не сомневался, что вердикт присяжных будет «виновны», поэтому просил всего-навсего прибавить к вердикту «заслуживают снисхождения». Но присяжные не усмотрели смягчающих обстоятельств. И все же суд назначил наказание не «по полной»: Тишкин сел на 3,5 года, Зорин всего на 9 месяцев.
Еще одно дело, уголовное по закону, но без уголовщины. Оно оказалось для Ульянова-адвоката одним из сложнейших. На железнодорожной станции Безенчук пришли в движение и покатились пустые вагоны, налетели на ручную вагонетку, в которой рабочий Наурсков с 9-летним племянником везли воду. Рабочий получил легкие ранения, а мальчик погиб на месте. В преступной халатности, повлекшей увечья и смерть, обвинялись стрелочник Кузнецов и начальник станции Языков, оба признали свою вину, обоим грозила тюрьма. Помощник присяжного поверенного Ульянов защищал Языкова. Следствие установило, что стрелочник не подложил под колеса порожних вагонов брусья, и когда поднялся сильный ветер, вагоны покатились. А начальник «не доглядел». Защитник досконально изучил положение на станции Безенчук, выяснились различные нарушения, за которые начальник станции не отвечал, но которые и создали аварийную ситуацию. Оказалось, что мастер Волгунцев бросил вагоны без присмотра и ушел, не поставив никого в известность; что рабочие не имели права пользоваться вагонеткой, она должна была храниться под замком. Но главное, защитник добивался переквалификации обвинения Языкова на третью часть той же статьи: не «преступная халатность», а «недостаточный надзор» за исполнением подчиненными своих обязанностей. Прокурор отстаивал прежнюю формулировку для обоих подсудимых. В защитительной речи Ульянов, конечно, представил суду личность своего подзащитного. Отставной прапорщик А.Н.Языков участвовал «в походах и делах противу турок» на Балканах, был награжден Военным орденом «За оборону Шипкинского перевала» и серебряной медалью «В память войны 1877-78 гг.»; за 10 лет службы на железной дороге проявил себя как честный и добросовестный работник. Трагедию на вверенной ему станции воспринял как собственное горе и сразу взял вину и ответственность на себя. Не умолчал защитник и о том, что начальство, не дожидаясь приговора, уволило Языкова и загнало его на глухой полустанок, где он ныне «исполняет должность конторщика» с мизерным окладом.
Суд согласился с доводами защиты, обвинение Языкову изменил, как настаивал адвокат, и назначил самое мягкое наказание: 100 рублей штрафа, а в случае невозможности уплаты «выдержать под арестом один месяц». Примечательно, что пострадавшие – рабочий Наурсков и отец погибшего мальчика Коротин, ознакомившись со всеми обстоятельствами дела, отказались от своих прав на возмещения ущерба.
Все эти дела 22-летний помощник присяжного поверенного Ульянов вел бесплатно для клиентов, «по назначению суда». Услуги адвоката в таких случаях оплачивались из казны.
Без поражений
Однажды помощник присяжного поверенного Ульянов фактически отказался защищать клиента во время процесса. Это было дело так называемого «частного обвинения», сейчас подобные дела относятся к гражданскому законодательству. Может, Ульянов и не взялся бы за него, но пришлось подменять коллегу К.Позерна, занятого в другом процессе. Защищать надо было мещанина Гусева, жена обвиняла его в систематических издевательствах и побоях. Выяснилось, что несчастная женщина была выдана за Гусева матерью, которая сама пять лет сожительствовала с ним. Муж-садист постоянно избивал жену, притом, без причин и оснований. Ульянов не стал просить суд о снисхождении к клиенту. Такое право у адвокатов было, и это не являлось нарушением профессиональной этики. В этом случае помощник присяжного поверенного Ульянов лишь наблюдал, чтобы в ходе процесса права клиента не нарушались, чтобы суд вершился по закону. Суд приговорил Гусева к одному году в исправительных арестантских отделениях.
Другое семейное дело: крестьянин Евграф Лаптев обвинял сына, Филиппа Лаптева в «нанесении отцу оскорблений и побоев». Кто из них был извергом, еще вопрос. Филипп утверждал, что отец издевался и бил не только его, но и его жену. Когда сын собрался ехать с жалобой к земскому начальнику, отец опять избил его. Подсудимый просил вызвать соседей-свидетелей, но суд эту просьбу отклонил – это могло привести к оправданию Филиппа, а суд был настроен отстоять библейскую заповедь «чти отца своего». Помощник присяжного поверенного Ульянов, защищавший Лаптева-сына, настаивал на вызове свидетелей «в интересах правосудия», а слушание дела просил перенести. Суд вынужден был уступить защите. Евграфа Лаптева такой поворот дела озадачил. Прежде он отвергал всякую возможность примирения, но теперь вдруг захотел мириться. В результате внесудебных переговоров при посредничестве адвоката отец написал заявление: «желая теперь окончательно простить все поступки моему сыну, я, заявляя о сем, имею честь покорнейше просить дело это производством прекратить». Сын тоже заявил: «даю подписку в том, что обязуюсь почитать и уважать своего отца Евграфа Федорова Лаптева». Нет сомнений, что оба документа продиктовал юрист.
Действительно сложными в юридическом отношении были гражданские дела, в которых участвовал адвокат Ульянов. Особенно запутанным – дело о наследстве, оно осложнялось еще и борьбой с адвокатом противной стороны, опытным сутягой. Второе дело являлось спором, как теперь сказали бы, хозяйствующих субъектов. Оба дела Ульянов решил в пользу своих клиентов. И хотя в его практике преобладали уголовные дела, патрон Хардин не раз утверждал: из помощника выйдет со временем «выдающийся цивилист» (специалист по гражданскому праву).
Гражданские дела, имущественные споры открывали адвокату путь к благосостоянию. Репутация Ульянова как юриста была уже высока, но он умел и отказываться от ведения дел. Так, купец первой гильдии Ф.Ф.Красиков был привлечен к суду по жалобе крестьян, которых он буквально обобрал. Красиков хотел, чтобы его защищал помощник присяжного поверенного Ульянов. Тот ознакомился с делом и отказался. Красиков даже явился к нему на квартиру уговаривать, но юрист повторил свой отказ. В адвокатском сообществе обсуждался этот поступок, лишь немногие одобряли его, большинство осудили за «непрактичность». Кстати, Ульянов впоследствии очень критично и даже резко отзывался о таких именно адвокатах, у которых «убеждения лишь на кончике языка».
Один раз Ульянов столкнулся с возмутительным самоуправством и сам выступил в роли обвинителя. Он с Марком Елизаровым ехал к родственникам шурина. В Сызрани надо было переправиться на левый берег Волги. Там держал перевоз известный купец Арефьев, владевший пароходиком и баржой. Если кто-то пытался переправить пассажиров на лодках, Арефьев посылал свое судно на перехват, лодку брали «в багры», пассажиров поднимали на борт и возвращали назад. Ульянову не хотелось ждать парохода, и он уговорил какого-то лодочника переправить их через Волгу. Арефьев заметил и послал свой пароходик на абордаж. Сколько ни доказывал Ульянов матросам, что они действуют незаконно, те отвечали: «Хозяин приказал». Ульянов записал имена участников захвата, свидетелей и, вернувшись в Самару, подал жалобу в суд. Окружной суд направил дело «по месту происшествия», оно рассматривалось у земского начальника под Сызранью, в ста верстах от Самары. Купец Арефьев только посмеивался, считая, что у него здесь «все схвачено». И действительно, слушания дела несколько раз отменяли, адвокат Арефьева успешно волынил дело. Наконец, и Мария Александровна сказала: «Только мучить себя будешь. Кроме того, имей в виду, они там злы на тебя». Но Ульянов поехал, потому что обещал лодочникам засадить самодура. И засадил-таки: Арефьева на месяц под арест, а штурмана – на неделю. Этот случай стал широко известен, о нем писали самарские газеты. А уж в Сызрани на пристани только об этом толковали: мол, поделом купчине.
Вот совсем недавно, 10 марта с.г., в телепередаче «Постскриптум» один из сюжетов был посвящен двум политическим деятелям – Ленину и Керенскому. Ведущий (к слову, бывший мелкий клерк из аппарата ЦК КПСС) уверенно заявил, что Ленин – «адвокат, не выигравший ни одного дела», а в конце сюжета еще раз подчеркнул: Ленин – «бездарный адвокат». Так ли это?
Известно, что помощник присяжного поверенного Ульянов участвовал в 14 уголовных и 2 гражданских делах. Он добился оправдания для пятерых своих подзащитных; одно дело прекращено в силу примирения сторон (благодаря опять-таки адвокату); добился смягчения наказания для восьми обвиняемых; сокращения объема первоначальных обвинений – для пятерых; добился изменения квалификации обвинения на более мягкую статью – для четверых. Оба гражданских дела он решил в пользу своих клиентов. Словом, он не имел поражений и всякий раз что-нибудь да выигрывал.
Источник
|
